Изба внутри оказалась небольшой, но очень уютной. Вымокшее, закоченевшее тело с порога обняло ласковое тепло. В горнице пахло пирогами и наваристыми щами. Здесь было чисто и красиво: пестрые половики на полу, вышитые умелыми руками тканки на лавках, расписная утварь на полках вдоль стен, стол, накрытый браной скатертью с большим блюдом румяных сдобных пирогов.
Крефф привычным движением отстегнул перевязь и повесил на стену меч, туда, где нарочно для этого был вбит гвоздь. Разуваясь, Лесана чувствовала себя чужой и ненужной. В душе всколыхнулась злая горечь на наставника, который все это время учил ее никого не любить, ни к кому не привязываться, а сам жил иначе. Ложь. Все ложь. От первого до последнего слова. А она-то, дура, начала считать Цитадель своим домом и почти приняла ее жестокую правду!
— Проходи, проходи, милая! — вдруг спохватилась хлопочущая у стола женщина и повернулась к гостье. — Вот ведь я, на радостях-то, последнее вежество растеряла… Снимай одежду, я тебе сейчас чистое все дам, сухое, а это брось вон в сени, нынче постираю. Бросай, бросай…
Она говорила весело, оживленно, и послушница против воли залюбовалась ее красивым спокойным и безмятежно счастливым лицом. Она давно, очень давно не видела таких открытых лиц — радостных, будто бы источающих свет. Внезапно Лесане стало стыдно за свои давешние злые мысли, за досаду. Эта красивая женщина была такой ласковой, такой приветливой, что можно было понять Клесха, который, как всякий бездомовый мужик, искал теплоты и заботы.
— Как тебя звать-величать? — тем временем расспрашивала хозяйка, расставляя на столе пузатые миски.
— Лесаной, — ответила гостья, стесняясь своей сырой грязной одежды и прелых обор.
Клесх незаметно вышел и женщины остались в избе одни.
— Ну, а меня Дариной, — сказала хозяйка. — Сына — Эльхитом, а дочку Клёной. Клёна, что ж ты сробела? Иди, баню проверь, уж протопилась, поди. Да холстины туда снеси. Иди, иди.
Девочка со стопкой утирочных тканей послушно скользнула прочь, накинув на плечи материну свитку.
Лесана, пользуясь тем, что на нее не смотрят, быстро смотала оборы, сунула их в сапоги и опустилась на лавку, пряча грязные ноги.
— Много ли девушек в Цитадели у вас? — спрашивала тем временем женщина, хлопоча вокруг стола.
— Нет. Я одна осталась.
Хозяйка обернулась, и на красивом лице промелькнула тень.
— Доля у вас… — сказала она и покачала головой. — Ну, хоть несколько денечков отдохнете. Ты не робей только, не стесняйся. Я завтра блинов вам напеку со сметаной.
При мысли о таком роскошном лакомстве у Лесаны набрался полный рот слюны.
Хлопнула дверь, вошел Клесх:
— Иди, мойся. Я после пойду.
Дарина тем временем повернулась к мужчине и спросила:
— Ты надолго ли нынче?
Он подхватил с огромного блюда пирог, откусил и ответил жуя:
— Дней на пять. Говори, что сделать надо, где чего поправить.
Хозяйка улыбнулась, ласково провела ладонью по его щеке и сказала:
— Ничего не надо. Отдыхай.
Лесана никогда прежде не видела, чтобы женщина смотрела на мужчину так, как смотрит на Клесха Дарина. В ее взгляде было столько спокойной и незыблемой любви, словно она не знала и не видела в нем и малейших изъянов. Она была счастлива. Счастлива его приездом. Не
на пять, а на
пять дней, она спешила сделать все так, как он любит, чтобы за тот короткий срок, который он проведет дома, обласкать его на несколько месяцев вперед. И Лесана готова была поклясться — сдобные лакомства здесь последние седмицы пекли каждый день, чтобы хозяин, если вдруг приедет — поспел аккурат к щедрому столу.
Тем временем крефф подхватил второй пирог и бросил его Лесане. Та поймала на лету.
— Что затихла, как мышь в клети? — спросил наставник.
Выученица покачала головой и откусила кусочек. Она сроду не ела таких вкусных пирогов. С брусникой на меду…
Клесх закашлялся. Девушка вскинула глаза. Удивленно взглянула на наставника, лицо которого болезненно скривилось. Обернулась и хлопочущая у печи Дарина:
— Что?
Клесх с трудом сглотнул:
