Я ведь собирался еще спросить о Мамми…
Все мышцы онемели. Навалилась страшная тяжесть, кушетка превратилась в камень.
Бесконечно долго я пребывал в полусне. Сначала меня раздавило; потом накатила боль, от которой хотелось вопить. И не было сил.
Но боль ушла, как и все ощущения. Исчезло тело, осталось только мое «я» в чистом виде. Мне грезился абсурд, будто я застрял в каком-то комиксе – из тех, чьего запрета добивается Учительско-родительская ассоциация, – и его злобные персонажи всячески глумились надо мной.
Кушетка сделала кульбит, а ко мне вернулось тело вместе с головокружением. Через несколько веков до меня дошло, что мы проделали полупетлю. В минуты прояснений осознавалось, что мы летим очень быстро, с чудовищным ускорением. Должно быть, полпути уже одолели. Сколько будет бесконечность плюс бесконечность? Получается восемьдесят пять центов плюс налог с продаж, но кассовый аппарат со звоном обнуляется, и начинай сначала…
Толстый отстегнул ремень с моей головы. Тот, успевший прирасти, отошел с куском кожи.
– Просыпайся, пацан! Время не ждет.
Я лишь закряхтел. Тощий развязывал меня. Ноги не слушались и страшно болели.
– Вставай!
Я попробовал и не смог. Тощий схватил мою ногу и стал массировать. Я завопил.
– Предоставь это мне, я был тренером.
Толстый знал, что делает. Я вскрикнул, когда его большие пальцы впились мне в икры, и он тут же остановился.
– Что, слишком грубо?
Я не смог даже ничего выговорить.
Он все разминал меня и приговаривал почти игриво:
– Пять дней при восьми
Тощий вогнал мне иглу в левое бедро. Укола я почти не почувствовал.
Толстый рывком усадил меня и сунул в руки чашку. Я подумал, что это вода, но оказалось что-то другое, и я поперхнулся. Толстый подождал, потом снова протянул мне чашку:
– Теперь пей.
Я выпил.
– Ладно, вставай. Каникулы закончились.
Пол заходил ходуном, и я схватился за Толстого, пережидая головокружение.
– Где мы? – прохрипел я.
Толстый ухмыльнулся, как будто готовился отмочить невероятно смешную шутку:
– На Плутоне, конечно. Славное местечко, прямо курорт.
– Заткнись. Пусть пошевеливается.
– Встряхнись, малыш. Не заставляй хозяина ждать.
Плутон! Не может быть; никто не забирался так далеко. Да что там, никто еще не пытался долететь хотя бы до спутников Юпитера. А Плутон гораздо дальше…
Мозги совершенно не работали. Последняя передряга напрочь вышибла меня из колеи, и я уже отказывался верить тому, что испытал на собственной шкуре.
Но Плутон!
Удивляться времени не дали; мы полезли в скафандры. Я и не надеялся, что Оскара тоже прихватили, и так обрадовался, что обо всем забыл. С ним не церемонились, просто свалили на пол. Я наклонился над ним, превозмогая судорогу во всех мышцах, и осмотрел. Кажется, целехонек.
– Надевай! – приказал Толстый. – Хватит копаться.
– Ладно, – ответил я почти радостно. Потом замялся. – Знаете, у меня кончился воздух.
– Разуй глаза, – велел Толстый.
Я вгляделся. За спиной висели заряженные баллоны с кислородно-гелиевой смесью.
– Хотя, – добавил он, – если бы насчет тебя не распорядился хозяин, ты бы у меня не то что воздуха – вони лимбургского сыра не получил бы. Ты у нас слямзил два баллона, геологический молоток, веревку… а она на Земле стоит четыре девяносто пять. Когда-нибудь, – пообещал он беззлобно, – ты мне возместишь убытки.
– Заткнись, – сказал Тощий. – Пошли.
Я расправил Оскара, влез внутрь, включил индикатор цвета крови и застегнулся. Потом надел шлем. В скафандре мне сразу полегчало.
– Штатно?
