Марков облегчённо вздохнул и почти на цыпочках вернулся в комнату. Звонок прозвенел ещё три раза и смолк.
Сергей вошёл в комнату, где спряталась Лена, и застыл, словно соляная статуя. Девушка стояла перед зеркалом совершенно обнажённая и медленно поворачивалась, осматривая себя со всех сторон. Лицо у неё было совершенно незнакомым – ничего от той почти девчонки, какой она старательно прикидывалась. Довольная собой и сознающая свою красоту юная женщина. Великолепная гармоничная фигурка, крепкие, торчащие вверх и в стороны груди, подтянутый живот, очень даже соразмерные ноги, и изгиб бедра вполне изящно выписан. Голову она чуть откинула назад и улыбалась.
– Ты… ты потрясающая, Радость, – хрипло проговорил Сергей. – К тебе даже страшно прикоснуться…
– Прикоснулся же, и ничего, – засмеялась Елена Прекрасная, как назвал её Сталин. – Пойдём, – взяла она генерала за руку и потянула за собой. – Ты так спешил, что я даже ничего почувствовать не успела…
В постели он принялся целовать её лицо, глаза, упругую грудь, гладить и сжимать пальцами сильные бёдра. Через несколько минут Радость задышала прерывисто и часто, застонала:
– Хочу. Хочу тебя, – выгнулась и с неожиданной силой обхватила плечи любовника. – Ну, давай, давай скорее, не могу-у…
На этот раз страсть была куда более бурной и долгой. Девушка выгибалась, запрокидывая голову, то вскрикивала, то вдруг начинала низким грудным голосом повторять нечто совсем неприличное, но сейчас эти слова из девичьих уст совсем не шокировали Сергея, наоборот, ещё больше возбуждали.
Потом они лежали обнявшись. Девушка удобно устроилась на его груди. Марков боялся вздохнуть во всю силу лёгких, чтобы не потревожить райскую птичку, случайно залетевшую в его жизнь. Он был полон нежности к этой прелестной, хулиганистой, удивительной девчонке. Да какой там девчонке, никогда он даже мысленно не произнесёт этого слова. Афродита какая-то. Ну и студентки нынче пошли!
Лена вдруг резко села, откинула волосы со лба.
– Тебе было хорошо? Мне тоже. Сейчас я бы с удовольствием хорошенько подкормилась. Но сначала – в душ.
Когда едва прикрытая полотенцем Лена появилась на кухне, она с усмешкой изрекла пришедшую на ум во время купания фразу:
– Они жили долго и счастливо и умерли в один день.
– Что? – переспросил от неожиданности Сергей.
– Жизнь сказочно прекрасна, – засмеялась Ленка, – и большую её часть я предпочла бы провести в постели. С тобой.
Марков подумал, в обычном для нормального мужчины после такого дела настроении, что это наверняка было бы невыносимо скучно. И даже мучительно. Но не сказал ничего, только улыбнулся и кивнул.
На кухне Лена, не переставая восхищаться достижениями буржуйской науки и техники, а также доступным красным командирам изобилием, соорудила роскошный по полуголодным московским временам холодный полуобед-полуужин. Из горячего у неё кое-как получилась яичница, да Сергей, подключившись, вывалил на сковородку банку говяжьей тушёнки с гречневой кашей.
– На тарелки перекладывать или прямо из сковородок будем есть?
– Еще лишнюю посуду мыть, – шутливо возразил Марков. Действительно, самому ему этим заниматься не хотелось, а гостью в первый раз заставлять – неудобно.
– Мне нравится ход ваших мыслей, – засмеялась хулиганка, раскладывая вилки и ножи.
– А как трапеза прямо со сковородок сочетается с заветами вашей баронессы? – ехидно осведомился Сергей.
– Важен в поэме стиль, отвечающий теме, – показала язык Радость. – Не вижу здесь аристократического общества. Ты как в анкете пишешь?
– Из сельского пролетариата…
– Ну вот. Какие в селе тарелки? Глиняные миски разве…
Генерал достал из холодильника початую бутылку водки, из буфета – закупоренные с коньяком и массандровским мускатом.
– Надо бы отметить… знакомство.
Лена опять фыркнула:
– А у нас в институте говорят: «Постель – это ещё не повод для знакомства»…
– Нравы там у вас…
– Свободные, революционные. По заветам товарищей Коллонтай и Рейснер… А ты против?
– Да мне-то что. Раз революционные – тогда водки. Мускат тоже буржуазный пережиток.
Марков налил в зеленоватые гранёные рюмки ледяной жидкости.
– Говорите тост, – приказала Ленка.
– Тосты – тоже буржуазный пережиток…
В дверь снова позвонили.
Любовники поставили непригубленные посудины на столешницу.
– Это Володя Лось, – тихо сказал Марков. – Он не отступится, я его знаю.
В подтверждение раздался голос из коридора:
