— Я хочу сказать тебе, чтобы ты напялил на меня, наконец, кислородную маску и увёз отсюда. А этот меч отправится со мной, — резко ответил я и похлопал по ножнам; парамедик с удивлением посмотрел на Фрагарах. — Я его не оставлю.
— Что? Мы не можем взять оружие в машину.
— Он в ножнах и он невероятно ценен. Взгляните на мой магазин, — я указал на блестящий от осколков порог. — Я не могу оставить его тут.
Хал, который до этого зорко осматривал всех новоприбывших, неожиданно навис над плечом парамедика.
— Вы отказываетесь транспортировать моего клиента в медицинское учреждение?
— Нет, — ответил тот, косо посмотрев на поверенного. — Я отказываюсь транспортировать его оружие.
— Вы имеете в виду это бесценное наследие культуры культов? Это не оружие, сэр, это семейная реликвия, с которой связано много воспоминаний. И если вы откажитесь оставить это наследие предков с моим клиентом, то причините ему такую душевную боль, какую не может причинить ни одна рана на свете. Кстати, о физической боли. Как я погляжу, вы так ничего и не сделали. До сих пор.
Фельдшер сжал зубы и резко выдохнул через нос, повернувшись ко мне.
— Мерзкий юристик, — прошипел он, считая, что эти слова не достигнут ушей Хала.
Но оборотни могут расслышать и не такое.
— Всё верно, сэр, и я, как истинный мерзавец, подло подам на вас иск в суд, если вы сейчас же не отвезёте моего клиента в Мемориальный госпиталь Скоттсдейла!
— Ладно, ладно, — довольно грубо ответил фельдшер; ведь он, как истинный парамедик, терпеть не мог пинки от суда.
Он с напарником принёс носилки и через пару мгновений меня, с Фрагарахом в руке, погрузили в амбулаторию. Джименес и компания были так озабочены реакцией прессы на всю эту заварушку с нападением уважаемого детектива на безоружного человека, что прозевали меч — меч, который, как оказалось, существует.
— Увидимся, — крикнул мне хал и помахал рукой. — Снорри позаботится о тебе. Он уже знает, что ты едешь. И не волнуйся из-за этих парней, — чуть тише продолжил он, имея в виду фельдшеров. — Лейф нанесёт им визит этой ночью, так они ничего и не вспомнят.
Я не смог ответить из-за того, что парамедики уже натянули на меня кислородную маску, и мне осталось только слабо кивнуть.
«Завтра к обеду я вернусь».
«Только если Хал скажет мне, что ты был хорошим мальчиком».
«Хорошо, держись молодцом», — бросил я вслед уходящему голосу с надеждой на то, что Оберон услышит.
Машина, сопровождаемая воем сирен, пронеслась по Милл авеню. Ощущение было такое, словно я парю в прекрасном, первоклассном трипе.
Мало приятного в том, чтобы кататься в заднем отсеке кареты скорой помощи. С парамедиками не поговоришь. Скучно и стресс вызывает, а мне надо абстрагироваться и от того, и от другого. Так что, раз Лейф всё равно сотрёт этим парням память, то напоследок было бы неплохо с ними пошалить.
Разве я против детских шуток? О нет. Они делают меня молодым.
С помощью той силы, что ещё осталась в моём амулете, я истинно волшебным образом связал нитки из трусов фельдшера с роскошными волосами на середине его спины. Такие трюки были забавными и две тысячи лет назад, но когда твоя жертва — ханжа и зазнайка, которая полагает, будто знает больше твоего, то шутка становится особенно смешной.
Ох уж эти врезавшиеся трусы…
Я даже не успел закончить начатое, потому что его реакция — девчачий визг, сорвавшийся на высокой ноте воплем «А-а-а-а! Дерьмо-о-о!», после которого фельдшер резво подскочил и впечатался головой в потолок машины — рассмешила меня до такой степени, что я обхаркал маску сгустками крови и едва не скорчился от накатившей боли.
Я ослабил связи, чтобы парамедик успокоился и помог мне.
А теперь служи мне, раб.
Бедняга не видел, как я смеялся, и потому у него аж волосы на голове дыбом встали — подумал, что мне поплохело из-за его плясок. Он привёл в порядок штаны и их содержимое и со всей возможной заботливостью бросился помогать мне.
