перейти? А что – работа как работа. Опять же переучиваться сильно не понадобится – с клещами, молотками да огнем работать умеешь.
Хвель выслушал монолог приятеля, почесал в затылке и миролюбиво спросил:
– Не с той ноги встал, что ли?
Щерн хотел ответить резкостью, но пересилил себя и рассказал приятелю об отцовом наказании.
– Ну, извини, – сказал Хвель виновато, – я же не знал. Удивлялся еще, что ты и носа за ворота не кажешь, а тут вон оно что.
– А, ладно, – махнул Щерн рукой. Долго сердиться на друга он не умел. – Рассказывай, чего среди ночи пришел?
Хвель как-то странно замялся, бросая на приятеля испытующие взгляды, долго тянул что-то невразумительное:
– Ну… это… мы тут с ребятами поговорили… многие, того… согласны… А, что?.. Чем мы хуже других-то?.. Не вечно же в кузне молотом махать, грузы тягать, с глиной там возиться, или как Ростин – пыль каменную глотать?.. Сидим сиднем, а жизнь-то проходит, того-этого… скоро в землю уже врастем… угу… Так хоть побываем везде… Интересно же…
Щерн из его сбивчивых, сумбурных объяснений так ничего и не понял, начал терять терпение и, наконец, не выдержав, сказал:
– Да скажи ты толком, чего вы там с ребятами придумали?
Хвель опустил голову, поковырял носком сапога землю. Щерн ждал ответа. Наконец, Хвель поднял голову, глубоко вздохнул, словно перед прыжком в воду и, глядя приятелю в глаза, решительно сказал, взмахнув рукой:
– К фароссцам хотим присоединиться.
Такого Щерн точно не ожидал. Он выпучил глаза и удивленно приоткрыл рот. Прочистил мизинцем ухо и переспросил, чтоб убедиться – не ослышался ли он:
– Чего-о-о?!
– К фароссцам хотим в отряд вступить. – Щерн фыркнул. – Думаешь, не примут? – обиженно сказал Хвель. – Зря! Они, вон, все эти дни желающих набирали. Больше двух сотен наемников к ним присоединилось.
– Так то наемники! – сказал Щерн с насмешкой.
Воодушевившегося Хвеля этим было не пронять.
– А мы чем хуже? Видел бы ты, кого они понабрали! Там одних новичков только, отродясь меч в руках не державших – половина.
Щерн хотел съязвить, что его приятель тоже меч в руках не держал, но промолчал – понял, что переубедить друга уже не получится, тот, что называется, «закусил удила».
Удивительное дело! Щерн всегда считал своего друга здравомыслящим человеком. Да и тот же Ростин, при всей своей бесшабашности, дураком не был. Ну и что же с ними случилось? Или им в драке настолько отбили мозги, что они совсем разучились думать? Раньше они, вместе с Щерном, только посмеивались на все призывы вербовщиков, заявлявшихся в Трис время от времени, потому как хорошо понимали, что все обещанные золотые горы – просто замануха для легковерных дурачков.
– Так ты с нами? – спросил Хвель.
Щерну хотелось сказать твердое «нет», но вместо этого он уклонился от прямого ответа, будто опасаясь обвинения в трусости:
– Кто меня отпустит?
Обрадовался. Действительно, реши он пойти в наемники – отец ему такое устроит… Небо с овчинку покажется!
Потом обрадовался вторично. У его приятелей ведь тоже имеются родственники, которым точно не придутся по вкусу планы парней. Не отпустит их никто, а значит, и ему не придется расставаться с друзьями. Щерн улыбнулся, но его веселье как рукой сняло после ответа Хвеля – дураками его приятели не были и все хорошо продумали:
– Нас тоже никто отпускать не собирается, так что мы и спрашивать никого не будем. Фароссцы завтра днем уходят, но присоединиться к ним не получится – догоним их по дороге. Собираемся завтра в полночь у дома Ростина. С воротной стражей договоримся – пропустят. Ну, а дальше – ноги в руки и вперед!
Радости от такой находчивости приятелей Щерн не высказал, и Хвель это понял. Он куда-то вдруг заторопился, наскоро попрощался с приятелем и ушел, бросив напоследок:
– Передумаешь – подходи.
Щерн тоже не стал задерживаться на улице. Взглянув на небо, он вернулся в сенник, зарылся в траву и попытался уснуть.
Сон не шел. Переворачиваясь с боку на бок, Щерн размышлял по поводу предложения Хвеля. Если в присутствии приятеля он высказывался категорически против, считая его идею безумной, то сейчас уже не был столь уверен в своих словах. Поступившее предложение казалось все более привлекательным. Щерн злился, называл себя мысленно придурком и безумцем, но не мог ничего поделать. Возможно, сыграла свою роль боязнь показаться трусом в глазах друзей, возможно, присущая молодости склонность к авантюрам или нежелание отрываться от общества. Успокоила его мысль, что фароссцы могут их не принять, и тогда он вместе с друзьями сможет вернуться домой. И никто из приятелей не посмеет его упрекнуть! Не самая умная мысль, но – странное дело! – она его успокоила, и Щерн заснул.
