– Потому что я им велела. Ты понимаешь, что это значит?
– Ага, это значит, что я сейчас…
Я сгреб Птицеловку и оттащил.
– Мы понимаем, – сказал я и обратился к Езаку: – С твоими людьми все в порядке?
Я обратил внимание, что пусто было и во дворе.
– Они в конюшнях, – ответил он и глянул на старуху. – Мне нужно к ним.
Та снова наклонила голову, и Езак ушел.
– Дрот, иди к черту! – вспылила Птицеловка, вывернув руку из моего захвата. – Если ты думаешь, что я собираюсь стоять и смотреть, как какая-то старая…
– Ты собираешься делать вот что: заткнуться и выметаться на конюшню с Езаком, – возразил я, подступив ближе и понизив голос. – Живо.
– Хрен я…
– Нет, – прошипел я. – Никаких споров. Не сейчас. Если хочешь, чтобы люди, которых ты только что набрала, продолжали дышать. Сама подумай: она одним словом очистила от Ворон и Дубов три квартала. Как по-твоему, что произойдет, если ты сделаешь еще один шаг в ее сторону?
Птицеловка понурилась и яростно зыркнула не пойми на что. Я не тронул ее.
– Птицеловка?..
Каблуком в пол. С силой.
– Гадство!
Затем она вышла и широким шагом двинулась через двор.
Если Тобин только раскроет рот, я ему не завидую.
– В ней есть огонь, – заметила старуха, наблюдая в окно за Птицеловкой. – Она либо спалит мир, либо сгорит сама. Мне она нравится. – Затем повернулась ко мне. – Нам нужно поговорить, тебе и мне. Присаживайся.
Я протопотал к ней и сел. Она неторопливо склонилась на сторону и заглянула под стол.
– Похоже, что у тебя неудобная обувь.
– Неужели? Я не заметил. На фоне последних событий самочувствие очень даже неплохое.
– Тебе известно, кто я? – Левый угол ее рта дрогнул.
– Ты закурейка, если речь об этом. И занимаешь видное место в организации. Никто другой не сумел бы прижучить моих людей и очистить место, имея в подмогу всего одного Руку.
– «Руку»? – Она оглянулась. – Что скажешь, Убайд?
Столп заворчал.
– Ну а мне нравится. Теперь ты мой Рука. – Она глянула на свои колени, потом опять на меня. – В моем случае особенно поэтично, не находишь?
– Я…
– Молчи. Это был риторический вопрос. – Она подняла стакан и отпила не знаю чего, звякнул лед. Льда в гостинице обычно не клали. – Нам нужно понять, что с тобой делать.
Я молча ждал.
– Итак? – спросила она чуть погодя.
– О, извини. Я думал, ты уже поняла это и просто ждешь, когда я что-нибудь брякну, а ты велишь мне заткнуться.
Ее левый глаз превратился в щелку. Правый попытался сделать то же, но не поспел. Я сосредоточился на том, что поуже.
– Никто не любит наглых имперцев.
– Я вижу, что воинственных джанийских женщин в годах тоже не жалуют. – Подавшись вперед, я поставил локти на стол. – Послушай, я еще не пил кофе, да и другим привычным порокам не предавался, а потому буду краток. Круче тебя только яйца. Я вижу это даже без ходячего обелиска позади. И ты бы не пришла, не зная о моих связях на родине. Может быть, перестанем изображать крутых и перейдем к делу?
Тип, стоявший позади нее, хрюкнул и демонстративно подперся кулаком величиной в половину моей башки.
Старуха словно не обратила на это внимания. Она долго сверлила меня взглядом, пока наконец не встряхнула головой. Убайд разжал руку, но не убрал.
– Мое имя – Джаида бинт-Ийаб Бакр аль-Модусса аль-Хирим, – произнесла она, – хотя на улице большинство называет меня Мамаша Левая Рука. Тебя зовут Дрот?
– Зовут.
Пауза.
– И все?
