– Хозяин с работниками твердят, что нет, но я проверяю. – Птицеловка потерла загривок. – Чего я не пойму, так это почему Волк не вышел, пока Деган был здесь. Если он подслушивал, то почему не закончил охоту? Вряд ли ему представится лучший случай оказаться с Деганом лицом к лицу.
– Он считает иначе. Говорит, что для беседы время еще не пришло, коль скоро вдруг пошла речь о бумагах Дегана Слоновая Кость.
– И ты поверил?
– Да нет же, черт побери! По-моему, Волк все это время знал о бумагах или хотя бы подозревал. Деган сам сказал, что Волк в этом деле специалист. Я думаю, что Волку нужны и законы, и Деган; ему не хочется рисковать и встревать преждевременно.
– Тогда у Волка может быть масса планов.
– Возможно даже, – я кивнул, – что он не врет о причинах, по которым ищет Дегана, но я сомневаюсь, что он сказал все. Ответить коротко? Я не знаю. Мне ясно одно: я не должен выходить из игры, если хочу помочь Дегану и выяснить, что замышляет Волк. А это означает танцы под Волкову дудку – по крайней мере, какое-то время.
– Даже если Деган не хочет твоей помощи?
– Даже если так.
Ибо, нравилось ему или нет, я не собирался снова бросить его в беде.
Стянув рубашку, я осмотрел невзрачные синяки и ссадины на груди и плечах. Они не могли быть причиной боли, которую я испытывал, из чего следовало, что остальные притаились в глубине и вылезут наружу через день-другой. При этой мысли я скривился.
– Насколько я понимаю, от него помощи не дождешься? – Птицеловка поерзала на стуле и кашлянула.
– Деган четко изложил свое мнение, – отозвался я, швырнув рубашку на постель. Затем открыл дорожный сундук. – Сейчас такая просьба оттолкнет его еще больше, а мне нужно наоборот.
– И молчание поможет?
– В последний раз, когда он попросил меня кое-что сделать, я совершил прямо противоположное. Не представляю, чтобы повторный заход наполнил его симпатией ко мне.
– Но если бы ты рассказал ему о Закуре и…
Речь Птицеловки прервал громкий стук в дверь. Наверное, он ее оглушил, судя по скорости, с какой она спрыгнула со стула.
Я улыбнулся. Это хорошо. Так ей и надо.
Дверь задергали, когда я уже открывал рот, чтобы велеть гостям убираться. Затем стук повторился и раздался голос Езака:
– Дрот? Спускайся! Скорее!
Я посмотрел на Птицеловку. Она вскинула брови и помотала головой. Без понятия.
Тогда я перевел взгляд на умывальник. Меня ждали вода, мыло и полотенце. Большой соблазн.
Чертовы актеры.
– Скажи Тобину, что я еще даже…
– Тобин ни при чем, – перебил меня Езак. – Труппа тоже.
– Тогда кто?
Пауза была длиннее, чем мне хотелось.
– Просто спускайся, – раздалось затем. – Сейчас же.
Внизу ждали двое, не считая Езака: детина, похожий на соляной столп в часы досуга, и старуха. Кроме них, в общем зале не было никого, даже хозяина за стойкой.
Свидетелей нет. Дурной знак.
Я осторожно сошел с последней ступеньки. Шнурков в сундуке не нашлось, и я просто натянул незашнурованные сапоги, так и потопал. Прикинул было, не затолкать ли мои распухшие, больные ноги в походные, но один взгляд на грязную, задубевшую обувь убедил меня, что дело не стоит таких мучений. Сейчас, оценив ситуацию в общем зале, я начал задумываться, не прогадал ли, – возможно, придется бежать, и к черту боль.
Женщина сидела сбоку, на столе перед ней стоял запотевший керамический кубок, над которым поднимался пар. Одета в кремовый кафтан; простая вуаль опущена ниже подбородка, а серебристые волосы перехвачены бежевой лентой. Единственным ярким пятном было кольцо на левой кисти – золотое с небесным сапфиром величиной с мой резец. Правая же рука лежала на коленях – парализованная, как я понял, судя по немного просевшему плечу и перекошенной правой половине лица.
Я повернулся к женщине и сотворил глубокий поклон. Это казалось уместным жестом. Она ничем себя не выдала и чуть кивнула в ответ.
Но Птицеловка была настроена не столь дипломатично.
– Где мои люди, черт побери? – Она оттолкнула меня и выступила вперед. – И кто вы такие?
– Ты о тех, что следят за гостиницей? – Женщина хладнокровно взглянула на Птицеловку. – Они ушли.
– Почему?
