–
–
–
–
–
–
Вокруг завывающего дурным голосом Карлуши суетились все, кроме полковника. Полкан изучал загаженное мною дело. Судя по выражению его морды лица, дело было «швах».
– Доктор, почему он воет? – рыкнул полкан.
– Рвотные массы, попавшие ему в глаза, раздражают слизистую. Сейчас всё промоем, и он успокоится.
– Держи карман шире, – усмехнулся я и сплюнул. – Пилюлькин, бери этого дуболома и спешно тащи к офтальмологу. Не ровен час – ослепнет хороняка.
– Откуда такая уверенность? – замер доктор.
– Интуиция, – заржал я.
Карлуше промыли глаза, доктор внимательно их осмотрел и взвизгнул:
– В лазарет. Быстро!
– Выполнять! – скомандовал полкан конвоирам.
Стонущего Карлушу в спешном порядке эвакуировали.
– Капитан, – распорядился полковник, – наведите тут порядок. От запаха блевотины нашего подо печного меня самого начинает мутить.
Пока капитан бегал за уборщиком, пока тот оценивал фронт работ, пока всё вытерли…
–
–
И я начал:
вторым номером подхватил Полоз.
Дежурный солдатик, на долю которого выпала участь собирать продукты деятельности Полоза и моего организма, поглядывал на меня обалдело.
Закончили мы выводить песню про Стеньку Разина.
– Полковник, раз у нас перерыв, дай, что ли, за курить, – начал я наглеть.
Полкан задумался, отлип от стены, сунул мне в рот сигарету, услужливо щёлкнул зажигалкой, убедился, что сигарета раскурена, после чего присел, резко приблизился ко мне и спросил:
– Кто ты?
Я сделал затяг, выпустил дым в сторону, дабы не оскорблять полкана, и ответствовал:
– Раб Божий, обшит кожей. Сделал ещё один затяг и продолжил:
– Полковник, я сейчас докурю, и мы начнем новый «хоровод». «Плохой» полицейский ушёл. Точнее, унесли его. Остался «хороший». Но, как показывает мой опыт, «хороший» на поверку гораздо страшнее «плохого».
– Ты сидел в тюрьме?
– Я сажал в тюрьму.
– Ничего не понимаю… – пробормотал он.
– А нечего тут понимать. Делай свое дело, смертник. Только учти, пока я под кайфом, пытать меня бессмысленно.
– Сейчас и узнаем, – процедил он. Раздалась команда на немецком, и начался «хоровод».
Меня «месили» двое суток. Я с трудом видел из-за заплывших глаз. Мне сломали шесть пальцев, притом указательный палец правой руки – два раза. Ломали и недоумевали: почему он не сломан после первого раза? Ребра ломило от боли: конвоиры подвесили меня на крюк за руки и отработали на моём бренном теле все удары руками и ногами, какие знали. А знали они много. И били профессионально. Мне вырвали два ногтя, выбили все зубы слева, нос и переносица были «в кашу». Спать не давали вообще.
Через одиннадцать часов полковник Бергер решил сделать перерыв и пойти отдохнуть. Он ушёл, меня продолжили месить. Прошло тридцать минут, и я потребовал его обратно, под предлогом необходимости сообщить важную информацию. Десять минут меня никто не бил.
В этот промежуток Полоз меня обрадовал:
