8
И опять Раз-Два-Сникерс показалось, что она что-то увидела. Луч от прожектора бегал по ступеням и словно наталкивался на исходящую от них тьму. Поглощался ими, тускнел.
«Дрянное место», — подумала Раз-Два-Сникерс.
Когда луч бежал по берегу, он снова сиял ярче, но даже в небольших нишах до и за Ступенями капитан Кальян вряд ли смог укрыть свою громоздкую лодку.
— Там всё чисто. Никого нет, — с надеждой в голосе произнёс Колюня-Волнорез.
Раз-Два-Сникерс кивнула. Может, оно и так, да только что-то внутри неё противилось, сигнализировало, будто она должна увидеть что-то, да только… где? Каким образом?
Луч вернулся к Ступеням, превращая это место в мрачную декорацию ночного кошмара, и…
— Свети-ка в самый низ, — хрипло выговорила Раз-Два-Сникерс, чувствуя, что по её спине пробежали мурашки. Она не боялась, нет, не боялась темноты, но мурашки были. Потому что там, у самой нижней ступени… Повинуясь то ли интуиции, то ли тому, что видели, да не понимали её глаза, она дослала патрон в патронник своего «калашникова», укороченной, облегчённой версии. Клацающий щелчок слышали все. Колюня-Волнорез сглотнул. И снова заставил правую руку перестать дрожать.
Там, у самых Ступеней, что-то неправильное творилось с течением воды. Это успел выхватить луч прожектора. Словно медленное течение канала огибало какое-то невидимое препятствие.
— Да-да, именно туда свети, — попросила Раз-Два-Сникерс.
Луч замер на границе воды и нижней ступеньки. Но там ничего не было. Лишь незначительное завихрение потока, почти незаметный парок поднимался, как будто воздух над поверхностью воды был холодней воздуха канала. И она вспомнила рассказы об отравленном ручейке с гиблых болот, вроде бы впадающем в канал в этом самом месте.
«Чего я не вижу, а должна? — подумала Раз-Два-Сникерс. — Чего?!»
Только бег мурашек по спине не прекращался. И какая-то тоскливая тяжесть подобралась к самому сердцу.
«Может быть, стоит подойти к Ступеням вплотную?» Но она кое-что смыслила в ситуации, называемой «бунт на корабле». Это стало бы перебором. Она обязана уважать чужие страхи, пусть даже суеверия. Быть как они. Твои приказы будут выполнять беспрекословно, пойдут за тобой куда угодно, пока твои действия понятны и приемлемы большинству команды. Пока ты как они, только лучше, храбрее и способен принимать решения. Но заигрываться с этим нельзя. Всякая легитимность имеет пределы. Тебе простят ошибки, даже самую лютую жестокость, но не… инаковость. Стоит переступить некоторую черту, их коллективная интуиция сразу же обнаружит в твоих действиях неправильность, какую-то порчу, чуждость. И тогда пиши пропало.
Сосунки не сосунки, пусть даже трусливые сучьи щенки, но это место и у неё вызывало глухую иррациональную дрожь. Оживающие внутри тебя призраки ночи, стерегущие у древних границ, о которых ты ведал ребёнком, могут свести с ума. Нельзя с этим заигрываться.
И Раз-Два-Сникерс приняла решение:
— Полный ход, а потом отключаем двигатели. Всем приготовиться! Ступени проходим на инерции. В трёх-четырёх метрах от берега. И мне нужна полная тишина!
9
Большая полицейская лодка выплывала из ночи, разрезая темноту лучом своего прожектора. Фёдор сидел и, как было велено, боялся шелохнугься. Вот луч упал прямо на них, нестерпимо ослепляя. Фёдор зажмурился, на глазах выступили слёзы, но не посмел поднять руку, чтобы стереть их.
— …и мне нужна полная тишина! — только что скомандовал женский голос. Голос был низким, волевым и с какой-то странной пьянящей хрипотцой.
«Их ведёт за собой женщина? — удивился Фёдор. И тут же вспомнил: — Ну да, Хардов же сказал: „одного мужчину и одну женщину“».
А потом двигатели на полицейском судне выключили. И стало очень тихо, как она и требовала. Лишь плеск медленно приближающейся лодки. Луч заскользил дальше. Чёрные круги переставали плыть перед глазами, когда Фёдор открыл их. Луч выхватил верх Ступеней, парапет, беседку.
— Свети туда, вперёд, — сказала женщина. Она сделала шаг, чуть отклонилась и сама попала в освещённое поле. — Нет, давай обратно, нижнюю ступеньку.
Фёдор бросил быстрый взгляд на каюту. Луч краем касался носа их лодки, и Фёдор смог увидеть Еву. Казалось бы, он должен подумать: «Кто ты
