достанет.
Она стояла и молча смотрела на него. И краска прилила к её лицу. В холодных глазах действительно застыла только просьба, мольба, словно она, надменная и дерзкая, была готова на любые унижения. Только… слишком поздно. Ничего из того, что она хотела бы вернуть, уже вернуть не удастся. Даже если эта влага в её глазах настоящая, а не очередной спектакль, слишком поздно.
— Другом, говоришь, — выдавил Хардов. — Тогда тебе не кажется, что твоя просьба несколько… аморальна?
Она замялась и… проглотила обиду.
— У меня достаточно сил, Хардов, чтобы выдержать всё что угодно. Ты можешь гнать меня, как собаку. Давай, если тебе от этого станет легче. Можешь вытереть об меня ноги, но, пожалуйста, прошу тебя — крохотный шанс. — Она подняла левую руку, чуть разводя указательный и большой пальцы, и почти беззвучно, одними губами произнесла: — Прошу.
Затем повернулась, чтобы уйти, и уже сделала несколько шагов, но Хардов вдруг окликнул её:
— Раз-Два-Сникерс, а зачем мне это?
Она обернулась, то ли непонимающе, то ли неверяще уставилась на него. По её щеке действительно текла слеза. Затем внимательно вгляделась в его лицо и кивнула:
— Потому что не тебе одному бывает больно.
Хардов смотрел на неё, ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Мне очень жаль, что так вышло. — Она горько развела руками. — Но это единственное, в чём ты можешь на меня положиться. Может, когда- нибудь окажется, что это не так уж и мало.
— Не хотелось бы дожить до того, чтоб пришлось полагаться на тебя, — сказал Хардов.
— Не зарекайся! — Она как-то неуловимо выпрямилась и больше уже не была похожа на побитую собаку. — Хардов, всё это бессмысленно… Я ведь не прошу у тебя твоего, я прошу своего. И всё равно… обязательно… Я ведь была совсем ребёнком, и она успела рассказать мне так мало.
— Её нет, — сказал Хардов. — Она умерла. Я не знаю, что она тебе сказала. Но её нет. Её давно сожрали черви. Зря ты пришла.
Она дёрнулась, как от пощёчины, а гид так до сих пор не знал, играет ли она. Затем она произнесла:
— Да, Лии нет. Лия умерла. И я тоскую по ней. Но даже ты не в состоянии у меня этого отнять. Прости. Как и того, что она открыла мне.
Она снова развела руками, но на сей раз острого привкуса горечи в этом жесте не было — только сожаление и понимание того, что разговор окончен. Всё же она позволила себе лёгкий прощальный кивок, прежде чем развернуться и направиться прочь.
Хардов смотрел ей вслед.
— Всё начать с чистого листа не удастся, Раз-Два-Сникерс, — надтреснуто произнёс он. — Всё потом возвращается.
Она приостановилась. Но оборачиваться не стала.
— Смотря как далеко уйти, — сказала она. И вышла из зала для гидов.
4
— Хардов! — позвал капитан Кальян. — Лодка на канале. Со стороны Дмитрова.
— Я знаю. — Он кивнул. И улыбнулся. Он уже заметил вдали эту небольшую, но явно дорогую прогулочную лодку с резными бортами и заметил рыжие волосы, правда, теперь они были значительно короче. — Это друзья. Я жду их.
А потом он вернулся к мыслям о Раз-Два-Сникерс. Удивительно, но она сдержала слово. В тот вечер она покинула Дубну. Хардов бы это почувствовал, но она действительно не крутилась рядом в последовавших событиях. Не пыталась выследить, когда он вёл Щедриных к памятнику Ленина, что было весьма благоразумно с её стороны, однако… Сидя сейчас на носу лодки и глядя на пробуждающийся канал, Хардов подумал, что очень много концов в этой истории не сходится. Раз-Два-Сникерс вызвала полицейскую лодку с командой и пулемётом, пустилась за ними в погоню и… прошла мимо… Что из этого следует? Да не так уж и мало. Во-первых, что она остаётся не только женщиной Шатуна и её авторитет по-прежнему неколебим (иначе не видать бы ей полицейской лодки), но и его лучшей охотницей, самой умной и самой опасной. Рассчитывать на то, что она вдруг «расклеится», поддавшись чувствам, было бы большой ошибкой. А во-вторых… Она всё же «расклеилась». Потому что явно затеяла что-то своё. Только дело тут вовсе не в чувствах. Она явно приняла какое-то взвешенное решение, очень неожиданное и очень личное. И из-за этого решения она теперь была вынуждена играть не с Хардовым, не с ним, а…
— С Шатуном? — удивлённо обронил гид.
Это была бы самая большая глупость с её стороны. Самая большая и смертельно опасная. Если только…
— Вполне возможно, — промолвил Хардов. Сплёл ладони, хрустнул костяшками пальцев.
