— Когда он оттуда выходит, он всегда знает, что надо делать, — сказал Фома.
— Он и так знает, что надо делать. Без всяких видений. А тебе незачем сомневаться в своих взглядах, и так дурдома по горло. Но ты абсолютно прав: его надо оттуда вытаскивать. Любой ценой. И я пойду и займусь этим.
Она резко обернулась и направилась к Станции. Фома благодарно кивнул ей вслед. И остро ощутил, что всё это похоже на какое-то дежавю, история повторяется. Именно в таких же подступающих к шлюзу сумерках, уже глубоких и вязких, ровно пять дней назад он провожал Шатуна. Раз-Два-Сникерс пересекла освещённый периметр Станции и исчезла, растворилась в тенях. И Фома не мог отделаться от мысли, что точно так же, как и Хардов в своей лодке, каждый из них унёс какую-то свою собственную тайну.
10
Это случилось сразу, едва она оказалась на ближних подступах к Станции. Ещё только переступая некую незримую линию и скрываясь из глаз Фомы, она почувствовала, что всё здесь словно пропитано затаённой угрозой. Сейчас это ощущение усилилось. Раз-Два-Сникерс отдавала себе отчёт, что всё это в некоем роде химия, реакция на чуждые вибрации Станции, с которой можно справляться. Что она, её организм с его химией, является своеобразным соавтором этого мутного подступающего чувства страха. И уж чему-чему, а контролю над большинством физиологических процессов она в школе гидов всё же успела научиться. Поэтому Раз-Два-Сникерс остановилась и громко, внятно позвала:
— Шатун!
Ответа, естественно, не последовало. Лишь глухой тихий звук мерно работающих электронасосов, похожий на золотистое рычание хищника, притаившегося в листве.
А за ней наблюдают. Кем бы или чем бы ни был этот хищный зверь, кто бы или что бы это ни было, сейчас из своей темноты оно наблюдало за ней.
— Шатун, — спокойно повторила она.
И на миг впустила в себя светлое радостное воспоминание. О Лии. Косвенным образом оно вышло и о том, кто сейчас закрылся за бункерной дверью Станции. Сквозь кого проходят эти тёмные вибрации и кто, скорее всего, сам о том не догадываясь, является их подлинным детонатором.
Как и его музыкальной шкатулке, полной чудес, нужен был механический ключ, так и Станции требовался ключ, чтоб уж запустить её на полную мощность. Хотя вряд ли не догадывался.
Скорее всего, в глубине души Шатун так и не убил в себе этого испорченного мальчишку, могущественную тайную силу, которая — он верил! — есть в детях и которая с взрослением, к возрасту созревания юношеских прыщей, проходит. Напротив, Шатун пестовал в себе эту детскую магию, скрыв её источник за жестокостью, вполне себе взрослым разгулом и цинизмом, тем, что он именовал своим бронированным нутром. Раз-Два-Сникерс умела слушать. А Шатун разговаривал во сне.
— А этот мальчик, которого вы нашли зимой в лесу? Он тоже… ну, как я?
— Шатун? О, нет. Он обычный мальчик. Талантливый. Интересный. И потом, он старше тебя, вот и попал сразу в группу Тихона. Но ему надо много учиться, прежде чем он попытается заслужить любовь скремлина.
— Он говорит, что их ловят в тумане. А потом дрессируют.
— Он не прав. Говорит, чего не знает. Любовь скремлина можно только заслужить.
— Я так ему и говорила, — обрадовалась она. — Что он болтун. А он дразнится.
— Дразнится?
— Ну да. Говорит, что на канале и люди-то не особо друг друга любят. А тут какие-то скремлины.
Лия усмехнулась:
— А знаешь, ведь частично в его словах есть правда, и это тебя смущает, так? Но помнишь, мы как-то говорили с тобой о полуправде? И если её придерживаться, то в результате может выйти одна большая неправда?
— Ну да… Вот и я… Я-то понимаю.
— Иногда мне кажется… — Лия одарила девочку любящей улыбкой, но в её глазах мелькнула хитроватая искорка. — Как ты думаешь, что главное, чему учат в нашей школе?
— Читать следы! — тут же отозвалась она.
Ей это очень нравилось, было здорово. Оказалось, что это не только отпечатки на земле, снегу или сломанные травинки, оказалось, что всё на свете оставляет следы и может раскрыть свою тайную суть.
