невозможны переговоры, великолепно организованной и бесконечно опасной. Так что жалость здесь не самое подходящее слово. Идём, Ева. Теперь им придётся найти себе новую доминирующую самку. И когда это произойдёт, я намерен оказаться как можно дальше отсюда.
12
Трофим, улыбаясь, смотрел на Морячку. Её лицо было прекрасным. Он забыл проведённый накануне мотористом инструктаж. Абсолютная внутренняя тишина, дыхательные упражнения, дабы закрыть свои мысли от сирен, недопустимость малейшего реагирования на них и прочее осталось где-то далеко. Он забыл обо всём на свете и пребывал в сладостных грёзах, где Новиков на почётной пенсии, а он, Трофим, в кресле начальника полиции.
Пришлось, конечно, для порядка жениться на младшей новиковской дочери, но бестолковая кулёма не особо обременяла его. Дура-баба, одни наряды на уме, и тарахтит, как квохчущая курица. Почему у такого умницы вышли такие гнилые дети?
Какой-то мерзкий шершавый голос… Трофим как раз занимался реорганизацией жизни Дмитрова (Пора было разобраться с гидами, со всеми гидами! Сговорчивых на службу, остальных, простите, на кладбище), когда противный голос ушлого моториста потревожил его.
— Шеф, отвернись! — Он ухватил его за плечо и тряс, как назойливая муха. — Шеф!
Затем моторист ухватил его за второе плечо, пытаясь развернуть. Трофим недовольно зарычал, но попытка моториста удалась.
— Спокойно, шеф.
— Надо женить увальня на Еве Щедриной, — заявил Трофим, и глаза его хитро заблестели. — Понял? Загасим учёных.
— Тише.
Трофим хотел было вырваться, но ушлый оказался крепким парнем. Трофим нахмурился.
— А я знаю про белого мальчика, — сообщил он.
— Хорошо, — бесцветно сказал моторист. — Только тихо.
Всё пошло отвратительно. Но хоть шеф проговорился. И лучше уж так. Машинально моторист вскинул взгляд на Морячку. И почувствовал, как у него слабеют руки. Наверное, скульптурное лицо действительно было прекрасным, и из него будто изливался внутренний свет. А потом… голова статуи немножко наклонилась.
— Пусти! — проворчал Трофим.
Только пальцы моториста разжались сами собой, бессильные, а руки сделались неимоверно тяжёлыми.
Морячка раскрыла глаза. Чёрные, как беззвёздная ночь, и совершенно живые.
— Шеф, пожалуйста, — простонал моторист.
Слабая нотка обвинения мелькнула в его голосе. Он пытался не смотреть на статую, не смотреть и не слышать, но Морячка в горделивой осанке чуть повернула голову, и теперь она глядела прямо на него. И моторист сам не понял, как его губы растянулись в улыбке навстречу тьме, льющейся из её глаз.
— Ты что, метишь на моё место? — завопил Трофим.
Резко замолчал. Уголки его рта опустились в капризном росчерке. Перевёл удивлённый взгляд с моториста на скульптуру Морячки, с которой у него сейчас сложилась глубокая связь, на кораблик в её руках, полный восхитительных обещаний, и в его взоре зажегся ревнивый огонёк.
— Да вы с ней заодно? — Пугающая догадка наконец-то посетила Трофима. — Решил подсидеть меня?!
Трофим чуть дёрнул головой, дико ухмыльнулся. В поле его зрения попал пулемёт.
13
Ярко-красный колышек, который гребцы воткнули на берегу для обозначения границ силового поля Морячки, только что мелькнул в тумане и остался позади.
«Ну вот, теперь ей нас не достать», — удовлетворённо подумал Кальян.
— Обошлось, — выдохнул он. И всё же немного подождал, прежде чем поднять голову.
Гребцы работали вёслами, стараясь не производить лишнего шума, и у всех на лицах запечатлелось какое-то отсутствующее выражение. Глаза
