Иногда её и на ночь не снимают.
— Сегодня ночью там не будет охраны, — спокойно сказал их новый работодатель, и что-то ледяное промелькнуло в его голосе. — Полагаю, сегодня на воде вообще никого не будет.
— Это точно, — согласился Матвей и зябко передёрнул плечами.
А гид бросил быстрый взгляд на чёткую половинку диска луны, вставшей над рекой. И тяжело вздохнул.
— Найдётся охрана и посерьёзней… — он чуть болезненно поморщился, — но людей там не будет.
— Почему? — упавшим голосом поинтересовался Фёдор. Затем он вспомнил о своём обещании не задавать вопросов и отчего-то виновато посмотрел на Кальяна.
Гид тоже посмотрел на Кальяна.
— Потому что… — Хардов кашлянул и произнёс ровным голосом: — Потому что сегодня появляется
Глава 3
Шлюз № 1. Ворота открыты
1
Ти-ти-ти, та-а, та-а. Ти-ти-ти, та-а, та-а…
Павел Прокофьевич Щедрин уже собирался отойти ко сну, когда услышал стук в окно. Сердце старого учёного моментально забилось сильней.
— Что же это? — прошептал он, вслушавшись в звук ночи. — Как же?..
Старик даже вылез из-под одеяла, впихивая ноги в мягкие домашние тапочки. Он так долго ждал и одновременно боялся этого момента, что могло и показаться, могло… Стук повторился. Лицо профессора застыло. Ошибки не было. Три коротких удара и два длинных: ти-ти-ти, та-а, та-а. Ти-ти-ти, та-а, та-а.
— Мунир, — сипло проговорил Щедрин.
Он сразу как-то суетливо вскочил с кровати, хватаясь за давно приготовленный баул с необходимыми вещами. Всё, как говорил ему Хардов, но Щедрин не сделал и нескольких шагов, а потом тяжело осел на стул, и плечи его поникли.
— Ну, вот и всё, — с болью выдохнул он. — Девочка моя…
Однако когда спустя пару минут он постучал в комнату дочери, на его лице читалась не вполне уместная попытка нарисовать радость и бодрую сосредоточенность.
— Да, пап, — послышалось из-за двери. — Заходи, я не сплю.
Щедрин осторожно отворил дверь. Дочь сидела к нему спиной и опять что-то писала. У профессора сжалось сердце, и как он ни пытался приглушить эту тёмную, глухую и отчаянную мысль, она всё же выскочила, как чёртик из табакерки: «А ведь такой вот я её больше никогда не увижу». Однако старый учёный постарался, чтобы его голос не выказывал волнения, а звучал по-деловому буднично.
— Ева, — сказал Щедрин, — он прислал ворона.
Плечи девушки вздрогнули. Она отложила перо в сторону и обернулась к отцу.
— Пора, — улыбнулся Павел Прокофьевич, но в последний момент не смог совладать с собой, и предательские горькие складки чуть искривили линию его рта.
— Когда? — тихо спросила дочь.
— Прямо сейчас.
Её глаза застыли и на побледневшем лице, казалось, сделались огромными. Она смотрела на отца. Потом быстро закивала, и короткий, почти неслышный полустон-полухрип сорвался с её губ. Однако произнесла она твёрдо:
— Я готова.
Звук тикающих настенных часов показался сейчас оглушительным.
— Девочка моя, — не выдержал Щедрин.
— Папа… — Её лицо всё ещё было бледным. — Мы же знали, что так будет. Нет другого выхода. И потом, это же не навсегда. Так ведь?!
