— К какой же ты ближе звезде?
— Философ я, ищу лишь правду. Пути Сократа повторю, ценя беседу с каждым.
— В военном лагере искал ты собеседника, должно быть? — с сарказмом спросил Александр, вглядываясь в спокойное морщинистое лицо старца. — Надеюсь, морщины твои — след мудрости ясной, глубокой?
— В тебе — Аристотеля дар.
Лицо царя изменилось. Он покраснел от злости и, топнув ногой, закричал:
— Как смел ты назвать это имя? Конями тебя растопчу! — И словно в ответ царской угрозе послышался конский топот.
Через мгновение с мокрого от пены скакуна соскочил на землю гонец и упал перед Александром на колено.
— Кентавры, Великий, кентавры!
Гнев Александра сменился усмешкой:
— Вина ему дать, чтоб не бредил.
Гонец осушил поднесенный кубок и, переводя дыхание, продолжил:
— Кентавры… Великий! Их тучи… На лагерь идут саранчой…
Старец властным жестом отстранил стоящего рядом с ним воина и подошел к Александру.
— Среди людей скоты бывают, но «скотолюди» не живут, и потому кентавров нет, — решительно начал он. — Есть пастухи на лошадях. Они табун взбешенный гонят, чтоб этот лагерь растоптать. А всадники добьют мечами.
— И ты, незнакомец, здесь бредишь?
— Увы, поверить надо мне!
— Как пеший мог ты все увидеть и раньше конницы поспеть? — раздраженно произнес Александр.
— Я их еще сверху заметил, — невозмутимо произнес старец.
— Где ж ты нашел гору такую? — грозно перебил его царь.
— Летал я выше гор любых…
— Ты, вижу я, мастер на сказки!
— В беседе я все разъясню!
Александр пронизывающе посмотрел на старца, затем на гонца и, приняв решение, положив пальцы в рот, так свистнул, что у всех в ушах зазвенело.
Издали послышалось ржание.
Любимый конь Александра Буцефал услышал призыв и черной молнией с развивающейся пенно — белой гривой и таким же вытянутым в скачке хвостом помчался к царю.
Вблизи Александра на полном скаку конь уперся передними копытами в землю, пробороздив полосы, и замер, словно врос в нее, телом дрожа и сверкая глазами.
Не касаясь стремян, единым прыжком, царь вскочил в золоченое седло и, вздыбив коня, приказал:
— На крае переднем палаток кладь каменную нанести. Табун пропустить меж палаток, за ними укрыться ползком. А всадников копьями встретить, в грудь раня коней наповал. Нырять воинам смело под стремя, копыт никаких не страшась. Ножом сухожилия резать, чтоб разом на землю свалить.
И, пригнувшись к пенной гриве, царь пустил Буцефала во весь опор.
Военачальники помчались следом, размышляя на ходу:
«Быстрей, чем молния сверкнет, разбит царем план пастухов. Подобного ему стратега нет!»
Мгновенный расчет полководца был верен.
На подступах к лагерю уже показались степные пастухи с факелами на длинных шестах, которыми они гнали табун на скопление палаток.
Обожженные кони бесились, налетали на скачущих впереди, передавая им ужас гонящего их огня.
И живая громада обрушилась на лагерь прославленных воинов.
Как верно предвидел Александр, разрисованные полотняные стены палаток для лошадей были подобны каменной преграде, и, сгрудясь, они устремились меж ними.
Хитер, но наивен был план пастухов, не желавших смириться с властью пришлого эллина. Но был тот опытнее их и хитрее.
Никого не растоптал табун диких коней, просто промчался через лагерь, а конники Александра не хуже пастухов справились с ним, повернув его в лес, где среди деревьев укротился пыл лошадей. И пополнилась тысячами голов конница Александра.
А мчавшихся следом за табуном всадников встретила живая изгородь острых копий, разивших коней в грудь. Выскочившие же из укрытий воины мечами
