— Мне нужно лишь дойти до верфи, где строят чудо — корабли, но как пройти туда, не знаю. У вас дорогу я спрошу.
— Дорога с нами только к мастерской ученика ван Рейна.
— Туда я с вами не пойду, и я сказал уже об этом.
— Учитель никогда нам не простит, ежели мы упустим подобную натуру! — воскликнул тот, что был моложе, толще и румяней.
— Да разве мало стариков в Голландии, людьми богатой?
— Старики, да не те! — хитро сказал парень постарше и повыше ростом. — Ведь Моисей не только с горы скрижали приволок, но и народ свой повел за собой.
— К Земле обетованной, — добавил другой парень.
— Уж нам — то верить можно. Ведь и мы, ученики, вас, Моисея, тоже будем рисовать.
— Друзья мои, напрасны споры. Дорогу к верфи сам найду.
— Нет, погоди! По — нашему ты говоришь уж больно складно слагая строчки и, видно, из другой страны, наш голландский нрав не знаешь. Упорны мы, почтенный дед. В труде и в сраженье, да и в решенье. Так что придется вам идти все же к мастерской! — заявил старший.
С этими словами оба парня подхватили старца под руки.
— Не упирайся, дед, как бы руку не сломать!
— И два дюжих парня потащили глубокого старика по мосту навстречу шумной гурьбе веселых людей, один из которых на голову возвышался над всеми.
— Что за кавардасия? — воскликнул тот. — Два любящих внука тащат деда в баню?
— Проходи мимо, прохожий. У нас свои дела.
— А мы спросим старца, какие у вас тут дела?
— Это Моисей, поймите. Он должен позировать великому художнику, а мы — его помощники.
— Моисей? Вас правда так зовут? — обратился высокий прохожий к старцу.
— Я шел на верфь, чтоб там увидеть плотника Питера Михайлова.
— А я и есть тот плотник, можете смотреть. А парни пусть отпустят старика.
— Он наш натурщик. Вы не имеете права здесь приказывать. Тут не Московия! — заартачился старший из молодых людей.
— Я тебе покажу, где Голландия! — надвинулся на него Михайлов.
— Голландия здесь, — попятился парень.
— А если здесь, то веди себя как европеец, а не как дикарь.
Плотник вплотную подошел к упрямо старательным парням. За поясом у него красовался топор.
— Мы будем жаловаться страже. Иностранец угрожает голландцу топором! — закричал старший.
— Мы пожалуемся бургомистру, — вторил его приятель.
Но старца они отпустили, косясь на заткнутый за пояс топор.
— Я Питер Михайлов из Московии, а вы? Как обращаться к вам?
— Зовусь я Наза Вец.
— Постой, постой! Нос корабля и Жизнь? Такое имя ваше?
— На местных языках звучит так.
— Что кораблю пристало, меня касаемо премного, — заявил плотник. — Так что же вы хотели от меня, «Нос корабля с названьем «ЖИЗНЬ»»?
— Хотел бы я иметь беседу.
— Беседовать пристало за столом, притом с хорошим угощеньем. Дворянские сынки, — обратился он к сопровождающим его людям, — идем в трактир. Я угощаю как на ассамблее. А вас, почтенный, я сочту за гостя.
— Почтенный, возражать опасно, — шепнул старцу один из «дворянских сынков».
— Готов, как пожелает Питер, — согласился старец.
Ученики художника, раздосадованные неудачей, скрылись, а вся ватага Питера Михайлова направилась в ближний трактир с размалеванной вывеской, изображающей морской прибой, разбивающийся о дамбу. Таково и было название трактира — «ДАМБА».
Все уселись за освобожденный трактирщиком стол, к которому придвинули еще один. Толстяк с пышными усами суетился, узнав кого — то в высоком посетителе.
— Итак, любезнейший, по первой чарке? — обратился Михайлов к старцу.
— Простите, Питер, я не пью.
— Когда я пью, то трезвых не люблю! — повысил голос плотник.
— Я из страны такой, поверьте, — убеждал Наза Вец.
