калеченых получилось. И тот меня поймет, кто постарается мысленно себя в моей шкуре представить.
Приехал к горцам. Они против князя — генерала, власть в их краях захватившего, силой пошли, разбойником его называли, приписывали ему грабежи поездов и грузокараванов, захват заложников, фальшивомонетное дело и банковские подлоги. Словом, пиратство современное. Нормальная жизнь в его крае затухала, детей учить перестали, пенсионерок забыли. Только кто стрелять умеет, те ему нужны. А заводы пусть стоят!..
Представлял я его лохматым, диким, с глазами навыкате.
Жил он в местном «Доме власти», «дворцом князя» именуемом, как деспотам положено, да им он и был!
Нам требовалось на танках к зданию по улицам проехать и пострелять в многоглазье стеклянных окон его «дворца».
И казалась мне такая задача пустяковой, и один раз уже проделанной прогулкой, и не где — нибудь, а в столице.
Прогулка вышла поучительной.
Впереди меня на танке водитель был из враждебных князю местных горцев, знающий здесь все закоулки.
Я в перископ узкие улицы рассматривал. Строй красивых домов, позади садики с плодовыми деревьями. Наверное, чудесны в цвету, а тогда — видел девушек с корзинами на задних дворах.
Тишина кругом.
Вдруг затормозил мой водитель.
— Вперед смотри, капитан! — кричит мне.
Поверить трудно! Горит свечой передний танк с местным экипажем.
Повернул перископ на задний обзор. И следующий за нами танк тоже горит. Вот уж поистине «между двух огней». И ни туда, и ни сюда!..
А снаружи кричат и в броню колотят:
— Сдавайся в плен, жив будешь. Не хочешь — подожжем! Изжарим!
Я было про армейскую честь вспомнил, но экипаж мой из таких же, как снаружи, горцев горбоносых, только папахи на шлемы сменили. Они в один голос:
— Хочешь — жарься в железной посудине, капитан, а мы вылезем. Плен как хрен. Горек, но не без пользы.
Открыл я люк башни, высунулся, а меня водой обдало. Оказывается, дождь пошел. Все лучше, чем огонь.
Так меня, как мокрую курицу, в плен и взяли, и еще больше унизили. Не только личное оружие отобрали, но пояс сняли и кинжалом в серебряных с чернью ножнах все пуговицы на штанах срезали. Приходилось руками их придерживать.
Местные горцы папахи свои сменили на шлемы, с пленных снятые, и в моем уцелевшем танке укатили, пополнив трофеем вооружение князя.
Отвели нас в сырой подвал старого дома с балкончиками.
Сидеть приходилось на сыром полу. На нем же мы и спали.
А утром к нам в подвал явился ни кто иной, как сам князь. И оказался он не воображаемым мной злодеем с всклокоченной бородой, а горным красавцем и генеральском мундире, щеголеватый, гладко выбритый, с модно подстриженными усиками, с запахом одеколона.
Ребят из моего экипажа он приказал куда — то увезти, подозреваю, в свой танковый отряд зачислил, а ко мне подошел и руку протянул.
Я даже растерялся, но обменялся с ним рукопожатием.
— Мать есть? — спросил.
— Есть, — буркнул я, штаны придерживая. — Не из яйца вылупился.
— Где живет?
Назвал я свою воинскую часть.
— Пусть приезжает за тобой. Отпущу с ней на волю.
— Да что я, ребеночек, что ли? — с армейской спесью попробовал я возмутиться.
— Хуже, — коротко заключил он. — Даже не военнопленный, поскольку войны нет, а просто диверсант плешивый. Сотоварищи твои по бандитизму в железных кастрюлях своих изжарились. А тебя с матерью отпущу, потому что по закону гор материнская любовь у нас высоко ценится.
Много позже понял я, как хитер «князь — разбойник». Его во всех грехах обвиняли, а он о своем человеколюбивом решении по видео на весь мир раззвонил и, видимо, желанную реакцию кое — где вызвал. Про его разбойное правление краем готовы были и позабыть.
Я уж потом узнал, как командир к моей матери пришел.
Представляю себе эту сцену, словно сам там был.
Пришел командир, о здоровье всех справился, на детей взглянул, восхитился ими, Марфе ручку поцеловал, потом и говорит матери моей:
— Цены за проезд на юг, Мария Карповна, опять подняли.
— Если б только это! — отозвалась мать. — На юг кто теперь ездит? Дельцы какие — нибудь. Не про нас.
— А ведь придется, Мария Карповна.
— Как это придется? — удивилась мать. — Как я могу детей, невестку бросить?
