Постучится промозглым дождем,
Кто-то дверь распахнет — да и бросит,
Будто он здесь совсем ни при чем.
И в осеннее злое ненастье
Я низринут в подстольную тьму —
Я разбит, я забыт, я несчастен
И не нужен уже никому.
Во время песнопения я окинул взглядом темную массу стенающих на все лады моих родственников — ничего нового я, разумеется, не увидел: все те же мрачные затылки, у кого-то стриженые, у кого-то с курчавыми волосами по самые плечи, у кого-то спрятанные под беретиком, но… была одна голова, что вовсе не клонилась долу, как все прочие, а, наоборот, надменно возвышалась над толпой; более того, она была повернута в мою сторону, она сверлила меня взглядом! Эта голова принадлежала не кому иному, как моей кузине Пайналиппи. Никакого особого чувства в ее взгляде я не заметил, он просто сверлил меня. Этот взгляд я запомнил. Песня тем временем продолжалась:
Не дозволь же случиться такому,
Чтоб в декабрьский скрипучий мороз
Мне отказано было от дома
И в снегах я на свалке замерз.
Чтобы прах мой, развеянный ветром,
Не был вечным укором тебе,
Помни тех, за кого ты в ответе,
И немой моей внемли мольбе.
В летний зной или в зимнюю стужу
Пребывая с собою в борьбе,
Знай: ты когда-то кому-то был нужен.
Так, как кто-то был нужен тебе.
А иначе, уже безымянный,
Средь таких же забытых, как я,
Попираемый сапогами,
Здесь умрет твой безмолвный судья.
С этими словами семья разошлась по разным углам. Я подождал, пока они ушли, пожал руку Туммису, пожелав спокойной ночи, и отправился восвояси, содрогаясь от мысли о завтрашнем свидании с Пайналиппи.
7 Черепаховый рожок для обуви
Служанки провели меня по коридору в еще одну комнату, где стояли вешалки и столы. Мне выдали новую одежду — простое черное платье, обычные туфли на плоской подошве и белый чепец — то же, что носили они все. На чепце был вышит красный лавровый лист. Мне сказали, что я должна переодеться, указав на маленькую кабинку без двери, но с небольшой занавеской. Я переоделась. Одна из женщин свернула мою старую одежду и унесла ее. Мне было все равно — та одежда была из сиротского приюта. Прощай, кожаный колпак, я не буду скучать по тебе ни минуты. Оставшиеся женщины, часть которых была представлена девушками моего возраста, пригладили и причесали меня. Они кивали и почти мурлыкали, все время повторяя:
— Все в порядке. Все в порядке.
— А разве кто-то говорил, что нет? — ответила я.
Одна пожилая женщина прошептала:
— Как же нам повезло! Новая родственница! Мы все здесь одна семья. Теперь ты дома, наконец-то ты оказалась там, где и должна быть. Не сомневаюсь, что ты много где бывала, но забудь об этом. Теперь ты дома.
Мне сказали, что пришло время встретиться с моей семьей, и проводили обратно на кухню. Все повара и обслуга собрались, чтобы внимательно меня рассмотреть. Меня подводили к каждому из них, и они по очереди говорили мне:
— Добро пожаловать домой.
