Не отвечаешь? Ну, разумеется.
Когда человек говорит с богом – это вера, когда бог говорит с человеком – шизофрения…
– Десять! – хрипло каркнул динамик интеркома, висящий на стене. – Десять!
Я непроизвольно вздрогнул, хотя и понял уже, что это ожила внутрикорабельная связь. И это карканье – всего лишь голос ворчливого деда.
– В крайнем отсеке какие-то проблемы, – объяснил Датч. – Сходи, помоги.
– Издеваешься? Я же разшибусь по дороге.
– Издеваюсь-издеваюсь. Давай, иди – ты мужик крепкий, а Том уже в возрасте.
– В возрасте маразма, – буркнул я, нехотя отстёгиваясь и вставая с кресла…
Нос «Фрейи» резко задрался вверх, поднимаясь на большой волне, а затем катер резко ухнул вниз. Меня буквально снесло с ног, но в последний момент всё-таки каким-то чудом удалось намертво вцепиться в спинку кресла и сохранить равновесие… Но тут в правый борт ударила ещё одна волна, и меня швырнуло назад – прямо на металлическую стенку рубки.
Тряхнуло мощно – до самых корней зубов и глубины костей. Мир вокруг мигнул, как при переключении каналов на телевизоре…
Вместо рубки старого торпедного катера вокруг меня расстилался засыпанный песком современный город, сейчас превратившийся в собственный призрак, в тень самого себя прежнего.
Справа плескались тёплые воды Персидского залива, а слева была пустыня, которая однажды устала терпеть людей и пошла на них войной. Настоящей – куда там танкистам Саддама двадцать с лишним лет назад. Тогда они овладели Эль-Кувейтом лишь на время, пустыня же пришла сюда всерьёз и надолго.
Си Джей опёрся на бруствер из мешков с песком, глянул вниз и присвистнул.
– Мда. Всё принадлежит городу – от него не уйти.
Под нами лежала обрушившаяся эстакада автотрассы, забитой машинами, на которых жители Эль-Кувейта пытались из него спастись, когда город накрыла Буря Тысячелетия…
– Спускаемся вниз, – я говорил словно бы помимо собственной воли. – Готовьте тросы, парни. Дойл, проверь ту колымагу.
Грег закинул пулемёт за спину и подошёл к стоящему неподалёку «Хамви», буквально увешанному самым разномастным барахлом явно невоенного назначения. Именно что барахлом. Шмотками.
– Зацепимся? – спросил я. – Порядок?
– Порядок? – переспросил Дойл. – Ты как, в порядке?
– Что? – даже несколько растерялся я.
– Я спрашиваю, ты в норме, Вайс?
Мир вокруг задрожал и расплылся мутным маревом, чтобы сложиться обратно уже в виде небольшой рубки «Фрейи».
– Башка не кружится? – озабоченно произнёс Дойл. – Блевать не тянет?
Я моргнул, и наваждение окончательно развеялось.
На смену последнему осколку внезапной грёзы, давно уже лежащему в окрестностях Эль-Кувейта Дойлу, пришла уже ставшая почти родной рожа Датча.
– Порядок, – прохрипел я, осторожно поднимаясь на ноги и крепко держась за стоящее поблизости кресло. – З-зараза!..
А неслабо меня приложило-то, мать его…
– Если в порядке, то дуй к Тому, – спокойно произнёс здоровяк.
– Эксплуататор, – беззлобно ругнулся я и осторожно двинулся по направлению к корме катера, потирая на ходу ушибленный затылок…
И отчаянно соображая, что мне только что приглючилось.
Точнее, нет, глюки, галлюцинации – это то, чего нет. События, которых нет. Воспоминания, которых нет.
С другой стороны, как чего-то не может быть, если ты это помнишь? Но тогда если ты чего-то не помнишь, то этого и не могло случаться…
Замкнутый круг. Круговорот бреда в природе.
Но… Самое главное ведь в том, что я помню, что ещё давно, ещё во время службы в Ираке, я действительно был в составе команды, которую забрасывали в разрушенный Эль-Кувейт.
Это я помню.
Но вот что там происходило – нет. Просто совершенно. Вся информация стала известна мне уже после, когда меня, единственного выжившего из всего отряда, вытащила группа эвакуации.
Узкий и низкий проход на корму был освещён скупо – лишь по самому необходимому минимуму. И одна из ламп, может, из-за шторма, а может, и нет, начала то гаснуть, то мигать, вычерчивая странный танец теней в углах раскачивающегося на волнах катера.
…Я провалил задание и потерял всех своих людей. Я провалялся два месяца в госпитале с контузией и частичной амнезией. Мне не дали наград, но не
