удушливого болота.
– Ты в порядке? – поинтересовался у меня здоровяк.
– В полном, – ответил я, проведя ладонью по лицу. – Я пытался воспроизвести ход мыслей Скульптора. Понять, на чём его можно взять. Понять, как он думает и что может быть у него в голове.
– И как там у него в голове?
– Мерзко. Но привычно. Нужно вывести его из равновесия. Он чертовски умный ублюдок, но тщеславен. То письмо «из Ада с любовью» – тому подтверждение. Он хочет, чтобы его поймали, и поэтому оставляет зацепки. Но эти зацепки понятны одному лишь ему, но никому из посторонних. Нужно ударить по его тщеславию, чтобы он занервничал и перестал совершать намеренные ошибки и начал ошибаться по-настоящему. Пока он совершает свои отработанные до мелочей действия, его безумие законсервировано, как бобы в банке. И его не поймать. Нужно разрушить цепь его действий, чтобы безумие Скульптора вырвалось и проявило себя.
– И как это сделать? – спросил Датч.
– Пока не знаю… – протянул я, провожая взглядом подъезжающий к департаменту старомодный чёрный катафалк. Такой ещё у «охотников за привидениями» был. – Нужно больше информации…
Машина припарковалась неподалёку от нас, и из неё вылезло двое очень колоритных персонажей. Один – невысокий, щеголеватого вида парень немного постарше меня с длинными тёмными волосами, забранными в аккуратный хвост. Второй – слегка небритый светловолосый мужик лет сорока в круглых очках. Немного выше меня, но раза полтора шире в плечах – почти квадратный. Тот ещё громила, в общем.
Но главное – они оба были в сутанах священников. Ей-ей, натуральных сутанах! Ну… Хотя, если честно, они больше походили на длинные свободные плащи… Но характерный воротничок наличествовал. Как и массивные серебристые кресты на груди.
Впрочем, чего я удивляюсь-то? Карибы же. Здесь католиков должно быть пруд пруди…
Черноволосый что-то негромко произнёс, светловолосый громила открыл заднюю дверцу катафалка и выволок из неё худую темноволосую девушку или девочку, одетую во что-то вроде больничной рубахи. Взял её на руки и понёс, причём девушка явно была в бессознательном состоянии.
– Так, – я размял шею. – А давай-ка подойдём поближе к этим парням…
– На кой чёрт? – резонно поинтересовался Датч.
– Да так… Есть у меня кой-какое предчувствие…
Когда мы подошли, то священники (точнее, только лишь светловолосый) активно ругались со стоящими на КПП полицейскими.
– Пропустите нас, неразумные! – голос у громилы оказался ему под стать – низкий и рыкающий, с характерным акцентом жителей Конфедерации. – Дело не терпит отлагательств – стражи порядка должны заняться им немедля!
– Плати пошлину и проходи! – огрызался в ответ коп.
– Грешник! Алчность затмила твой разум! Неужто у врат рая потребовали бы мзду у входящей в них души?
– А у нас тут не рай, а департамент полиции. И алчность тут ни при чём.
– Рай? Погорячился я, о неразумный идиот… Да тебе, сраный грешник, даже в чистилище будет путь закрыт!
– Проблемы, святой отец? – наивозможно дружелюбным тоном поинтересовался я у второго священника.
– Да, сын мой, – вздохнул длинноволосый. – Мы обнаружили эту девушку и, как законопослушные жители этого города, решили привести её в полицию, ибо она явно подверглась насилию… Увы, но в этой Гоморре требуют плату даже за доброе деяние.
– А что с ней? – спросил Датч.
– Даже по меркам этого ужасного города, это совершенно…
В этот момент девушка очнулась и начала что-то неразборчиво бормотать. Её рука, покоившаяся на плече громилы, начала выстукивать какой-то непонятный ритм – резкий, порывистый, монотонный и совершенно нехарактерный для судорог, нервного тика или прочего тремора…
– Холодно… Холодно… Холодно… – бормотание девушки стало более-менее осмысленным. – Убей… убей… убей…
Я шагнул вперёд, обходя громилу слева и наклоняясь к лежащей у него на руках девушке. Пока светловолосый продолжал препираться с копом, приводя себе в качестве аргументов цитаты из Писания и то, что состоял в сексуальной связи с матерью копа («да я твою мать!..»), я осторожно отвёл закрывающие лицо девушки спутанные грязные волосы.
Её лицо было худым, бледным и некрасивым. А ещё – неестественно безжизненным. На нём не дрожало ни мускула. И только из широко распахнутого правого глаза, который был почти алым от лопнувших сосудов, беспрерывно текли слёзы.
А левого глаза просто не было.
Ни глаза, ни закрывающего его века – просто чёрный провал пустой глазницы, окаймлённый аккуратно разрезанной кожей.
– Лучше убей… Не отдавай ей… Лучше убей… Лучше умереть… – невидяще глядя в пространство, бормотала девушка, едва шевеля губами. – Не хочу исчезать. Не хочу исчезать. Не хочу исчезать. Не хочу исчезать.
– Э, сын мой, – отпихнул меня плечом светловолосый. – Клешни-то убери.
