Одноглазые валеты

– Каким молодым он кажется, – услышал ее слова Блэйз.

– Таким же, как и сейчас, – сказал Даттон, владелец Десятицентового музея.

Джокер стоял позади нее, спрятав руки в складках плаща. Плащ черного цвета открывал лишь его мертвую голову. Блэйз подумал, пытался ли этот мужчина шокировать Коди или же это был знак его дружеского отношения к ней.

Коди снова заговорила:

– Нет, это лишь иллюзия. Когда я смотрю на него, я вижу, как все эти сорок три года отражаются на его лице.

– Вы заботитесь о нем, – предположил Даттон.

– Я очарована им, – поправила его Коди, а затем добавила: – Это лицо распутного святого.

– Оставлю вас созерцать лицо, о котором вы заботитесь… э… которым вы очарованы.

– Как интересно вы строите предложения, – сухо ответила Коди, и Даттон направился назад к своему кабинету.

Камни остро и тяжело давили ему на бедро. Осторожно придерживая рукой свой выпуклый карман, Блэйз быстро подошел к Коди, вставая у нее на пути к диораме Сирии.

– Привет, Коди.

– О боже, Блэйз, ты меня напугал.

Она приложила руку к шее. Он видел, где заканчивался ее загар и начиналась молочно-белая кожа груди. Он заметил, что у нее на шее висит тонкая золотая цепочка. Ему нравилось, как золото отражается от ее кожи. Может, цветные камни ей не подойдут? Вдруг они ей не нравятся. О боже, я так тебя люблю!

Но вместо этого дергающимся от волнения голосом он сказал:

– У меня кое-что для тебя есть.

Он залез в карман, чувствуя мягкость кожаного мешочка своей ладонью. Он развязал узел и потянул за веревочки. Стуча, словно град о стекло, драгоценные камни высыпались на поверхность стойки диорамы. Изумруды горкой обсыпали кнопку, контролирующую фигуру Сеида[85]. Один камень вдруг покатился к краю стойки, и Коди машинально его поймала. Ее пальцы с силой сжали драгоценный камень. Она медленно подняла руку вверх, на уровень глаз, и осторожно разжала пальцы, будто остерегаясь того, что может находиться внутри.

Блэйз хмуро посмотрел на радужную россыпь и нервно прикусил губу. Сапфиры казались почти поддельными – настолько ярким был их синий цвет. Рубины выглядели красиво, но лучше всех был топаз. Мальчик поднял золотой топаз размером с небольшое яйцо дрозда и протянул его Коди, у которой внутри разливалась пустота. Ее сердце нервно стучало. Блэйзу это нравилось.

– Вот, этот подходит тебе больше всего. Я знаю, что он всего лишь полудрагоценный.

– Где ты их достал?

Ее голос звучал резко, повелительно – совсем не то взволнованное, задыхающееся воркование, которое он ожидал. Блэйз вздрогнул, чувствуя, как в желудке все переворачивается.

– О подарке не расспрашивают, его просто принимают.

Коди начала собирать камни в кучу, и они загремели. Она вырвала у него из руки кожаный мешочек и стала ссыпать их туда.

– Блэйз, у тебя будут огромные неприятности. Скажи мне, где ты их взял. Может, мы что-нибудь придумаем, и твой дедушка не узнает. Ты ведь несовершеннолетний…

– Коди! Они для тебя!

– Они мне не нужны. Не нужны краденые подарки.

– Я лишь хотел порадовать тебя, – сказал Блэйз.

– Что ж, тебе удалось перевернуть все с ног на голову.

– Коди. – Его голос звучал, как жалобное нытье. – Я люблю тебя.

Ее рука нежно коснулась его головы, пальцы пробежались по грубым кончикам волос.

– Каждый подросток это чувствует. В старших классах я жутко любила моего учителя истории. Это происходит, когда мы начинаем замечать разницу между мальчиками и девочками. Подросткам все кажется таким ненадежным. Если мы влюбляемся в кого-то намного старше, это привносит ощущение порядка в этот непонятный мир.

– Не нужна мне твоя снисходительность!

– Я не снисходительна. Я пытаюсь показать, что мне не все равно. Я действительно понимаю, но понимание – это не дозволение.

Его силы пытались пробиться через границы ее черепа. Все его тело превратилось в гигантский напряженный комок боли. Ему хотелось взорваться, наброситься.

– Я люблю тебя. – Словам пришлось просачиваться сквозь стиснутые зубы.

– Но я тебя не люблю.