Оберон, видимо, не привык повторять дважды, но тут ему пришлось наступить на горло своей гордыне:
— Я покоряюсь тебе, Джеремия Тодтманн,
— Так я победил? — Если это был очередной трюк, то весьма странный трюк. Но как еще можно было объяснить то, что произошло? Как он мог победить Оберона, короля эльфов? Едва ли это можно было назвать сказкой! Но даже и в сказке победа над злом не совершается так просто…
Однако факт оставался фактом: Оберон — сама покорность — стоял перед ним на коленях. Он вынужден был признать свое поражение.
— Ты выиграл, — произнес он, поднимая голову. — Пусть ты невежествен, как младенец, но ты выиграл, смертный. Посмотри вокруг — ты видишь мое королевство. Посмотри вокруг, и ты поймешь, что, если бы я продолжал сражаться и дальше, скоро у меня не осталось бы ничего. Я на пределе.
Впервые с начала этого странного и скоротечного сражения Джеремия спокойно осмотрелся. Поначалу его удивило заявление Оберона. Страна эльфов показалась ему точно такой, какой она была перед тем как быть поверженной в прах силой его воображения. Деревья, холмы, замок — все было на месте. Только вот по краям…
По краям все силуэты… были словно размыты?
Впервые это бросилось ему в глаза, когда он получше вгляделся во дворец Оберона. Края его расплывались. Но не так, как у Лохнесского чудовища. Нет, дворец словно растворялся, исчезал, и процесс разложения начинался по краям. Король Серых еще раз окинул взором пейзаж — теперь та же печать разложения явственно угадывалась на всем. Это было похоже на то, как угасают воспоминания.
— Все держится только моей волей, — пояснил Оберон, на чьем лице высокомерно-надменное выражение сменилось выражением глубокой тоски и страха. — Моя воля — это единственное, что не дает стране эльфов кануть в небытие. Сказочная страна таяла по мере того, как таяла вера в нее. Иссякнет моя воля — не будет и страны. Только моя воля, которую я приобрел, когда вера в мое королевство была еще сильна, — так вот, только моя воля позволяет удерживать состояние устойчивого равновесия. — Эльф сокрушенно покачал головой. — Ничего из того, что ты видишь, смертный, не существует, даже в призрачном мире. Банкет — это дым, придворные сотканы из тумана. Осталась лишь горстка тех, кто помнит дни былого могущества, лишь горстка тех, кто вместе со мной сохраняет живую память о славном прошлом.
Джеремия не мог не отметить про себя, что если все это и было одной только иллюзией, то иллюзией весьма основательной.
— Ты хочешь сказать, что ничего этого на самом деле нет? — спросил он.
Оберон медленно поднялся на ноги. Тодтманн невольно напрягся, но тот лишь печально покачал головой. От его воинственности не осталось и следа.
— Я покажу тебе, что осталось от славного королевства эльфов.
Пейзаж снова стал другим.
Как если бы кто-то взялся нарисовать фантастическую страну, но потом ему это надоело и он бросил это занятие на полдороге. Были намечены силуэты деревьев и гор, обозначено их место в общем пейзаже. Дворец Оберона являл собой полустертое изображение неопределенной формы и размера. Джеремия почувствовал себя персонажем комикса, который существует пока лишь в набросках. Не было ни отчетливой формы, ни глубокой перспективы. Единственными предметами, обладавшими объемом, были: он сам, король Оберон да шесть или семь стоящих у него за спиной мрачноватых личностей в плащах с надвинутыми на глаза капюшонами. Джеремия узнал одного из них — он видел его раньше у своего дома. Но той фигуры, которую Джеремия ожидал увидеть, здесь не было.
Глаза Оберона вспыхнули; он понял, кого высматривает Джеремия в группе его приближенных.
—
Только теперь Джеремия понял, что никакая серьезная опасность ему не угрожала. Сила Оберона была так же иллюзорна, как и его королевство. Лишь постольку, поскольку он, Джеремия, верил в его могущество, Оберон мог воздействовать на него. Стоило ему усомниться, и сила Оберона растаяла, как утренний сон.
Повелитель эльфов приложил руку к тому месту, где полагается быть сердцу, и опустился на одно колено; остальные поспешно последовали его примеру. Не осталось ни гнева, ни надменности. Голос Оберона, стоило ему произнести слово, начинал дрожать.
— Наше существование в твоих руках, Джеремия Тодтманн. Не жизнь, нет. Этого даже ты не в состоянии нам даровать. В твоей власти делать вещи такими, какими ты хочешь их видеть. Ты можешь по собственному усмотрению придать нам зримые очертания.
— Я просто хочу вернуться домой, — прошептал король поневоле. — Я хочу домой!
Оберон кивнул; Джеремии на мгновение показалось, что ему понятно его желание.
— Здесь я бессилен помочь, Ваше Величество. Если кому-то и известен обратный путь, то только ворону или Аросу.
Джеремия получил именно тот ответ, услышать который более всего боялся. У него не было выбора. Только долговязый теперь мог помочь ему найти Каллистру, Гектора, обойти ловушки ворона, и так далее, и так далее.
— Но как мне найти Ароса? Подскажи.
— Джеремия Тодтманн, я могу указать тебе путь к пограничной сфере между двумя мирами.
Больше ничего. Где искать Ароса Агвилану, о том ведомо одному Аросу.
