– Заткнись, парень! – бросила ему в лицо женщина. Кажется, ее звали Лэнг. – Хочешь, чтобы нас всех прикончили?
– Что? – возразил Тревис. – Они же животные. Он и так всех нас прикончит.
Цезарь услышал достаточно. Он медленно сделал шаг в сторону Тревиса, чьи злые слова мгновенно испарились, едва только тень обезьяны нависла над ним. Он сглотнул слюну и попятился от Цезаря, который навис над ним, стоя на двух ногах. Остальные солдаты тоже выглядели испуганными, хотя Лэнг все время старалась спрятать свой страх за вызывающим видом. Цезарь почти физически ощущал запах страха, исходивший от них. Он помедлил еще мгновение, чтобы они осознали, как близко к смерти находились.
Потом сказал:
– Я… я не начинал эту войну.
Его тихий мрачный голос хрипел и запинался, исходя из горла, которое природа не приспосабливала к человеческой речи, и еще была в нем какая-то острота, которая легко могла пройти сквозь кости и плоть. Люди пристально смотрели на него.
«Хорошо. Они должны очень внимательно выслушать то, что я им хочу сказать».
– Обезьяна, которая сделала это… мертва. Его звали Коба. Я убил его.
Он подождал, чтобы они хорошо это запомнили, потом продолжил. Его голос стал еще более резким, чтобы произносимые им слова еще сильнее поражали пленных.
– Я воюю сейчас только для того… чтобы защищать обезьян.
– Да? – Тревис взглянул на Рыжего. – А как насчет него? У нас еще десять таких.
Цезарь был очень опечален тем, что сбежавшие последователи Кобы пошли против себе подобных. Он грозно глянул на Рыжего, который наконец встретился с ним взглядом, уставившись на Цезаря с нескрываемой ненавистью.
– Я знаю этих обезьян. Они пошли за Кобой. Пытались убить меня. Они боятся, что я сделаю с ними то же самое. Они уверены, что я их не прощу.
На самом деле страхи эти имели под собой основание. Когда-то давно Цезарь верил, что обезьяны в своей основе лучше людей, что они более благородны и надежны.
Сейчас, благодаря Кобе, он не так был в этом уверен.
– Они служат вам… чтобы выжить.
– Я тебя не боюсь! – прорычал Рыжий. Из-за грубого голоса и плохого владения английским его речь звучала еще менее естественно, чем речь Цезаря, но эти злые слова были вполне понятны. – Это
С губ предателя брызгала слюна. Под нависшим лбом сверкали ненавидящие глаза, которыми он одного за другим оглядывал своих врагов. Даже Цезарь почувствовал, как холодок пробежал у него по спине, а Снежок совершенно явно занервничал от угроз чужой обезьяны. Молодой самец гориллы непроизвольно сделал шаг назад, отчего Лука нахмурился, а Рыжий продолжал кричать им:
– Он говорит: сначала умрет Цезарь… а потом все вы умрете.
Дротик взвился от ярости, схватил обезьяну-предателя за плечи и швырнул его на землю. Он собирался сделать еще что-то, но Цезарь поднял лапу и покачал головой. По-прежнему кипя от ярости, Дротик взял себя в руки и неохотно попятился от Рыжего, все еще пуская в предателя стрелы из глаз – в переносном смысле, конечно.
Цезарь прекрасно знал, что чувствовал Дротик.
«Убери его отсюда», – сказал он Луке жестами.
Громадный седой самец кивнул Снежку, давая молодой горилле возможность совладать со своим страхом. Снежок собрался и вышел вперед, чтобы схватить предателя, который даже со связанными за спиной руками яростно сопротивлялся. Он ревел и бросался на Снежка, но вскоре перестал отбиваться, и молодой самец за лодыжку вытащил его наружу.
Цезарь был рад избавиться от него.
Теперь остались только пленные-люди, которыми он продолжил заниматься. Онемев от яростной схватки с обезьянами, они ждали своей участи, думали, наверное, что их в любую минуту так же вытянут наружу навстречу судьбе. Пот тек по их лицам, смывая камуфляжную краску. Запах мочи говорил о том, что по крайней мере один из них намочил от страха штаны. Цезарь подумал, что это был Тревис.
Лука глубоко вздохнул, его безволосая черная грудь поднялась и опустилась. Жестами спросил Цезаря:
– Что будем с ними делать?
Обезьяньи руки накрепко затянули узел на веревке, привязывавшей руки пленников к поводьям одной из двух лошадей, которые должны были отвезти
