скотом обращался даже с теми обезьянами, которые служили людям. Людям – которые хотели уничтожить всех обезьян до одной.
По сравнению с ним Коба был просто героем.
Заперев Ракету с другими пленниками, предатели ушли. Цезарь горестно смотрел на избитого друга – от него его отделяли решетки и расстояние. Ракета слабо пошевелился и, шатаясь, встал на ноги, окровавленный, но не сломленный. Лицо шимпанзе было покрыто ссадинами, опухло и кровоточило. Цезарь никогда не видел его в худшем состоянии, даже когда люди плохо обращались с ним в убежище для приматов. То, что он еще мог стоять после этого избиения, говорило о неукротимой натуре шимпанзе. Он прислонился к прутьям решетки, посмотрел на Цезаря и улыбнулся.
«Ну что, тебе лучше?» – жестами спросил Ракета.
Внезапно Цезарю пришло в голову: а не дал ли Ракета себя поймать специально, чтобы девочка смогла убежать незамеченной? Конечно же, шум, поднятый им, не дал Полковнику и другим людям обнаружить девочку, и это спасло ей жизнь.
«Неплохо, – подумал Цезарь, – и совершенно безумно, это точно».
Цезарь криво улыбнулся. Кивнул Ракете. Пища и еда, принесенные девочкой, немного восстановили его силы.
«Хорошо, – знаками сказал Ракета. – Потом поговорим, как нам отсюда выбраться».
И свел вместе два кулака.
«Вместе обезьяны – сила».
С точки зрения Цезаря, утро наступило слишком рано. Как обычно, солдаты парадными рядами промаршировали перед башней Полковника, а обезьяны с ужасом ожидали, что принесет им новый день. Собравшиеся солдаты благоговейно смотрели на башню, ожидая, когда их вождь выйдет к ним на балкон. А Цезарь ждал еще одного повторения неприятного ритуала, вроде того, который он видел вчера, – когда солдаты заявляют, что они есть Начало и Конец. Он хмурился в предвкушении.
«Не надо мне снова смотреть на это».
Мрачную тишину прервал звук открывающейся металлической двери. Удивленные солдаты перевели свои взгляды на основание башни, где внезапно появился Полковник. Вместо того чтобы обозревать свои войска с высоты, он стоял прямо перед ними на верхней площадке невысокого лестничного марша, ведущего к земле.
Его наряд тоже изменился. Вместо обычной мятой военной униформы на Полковнике красовалась парадная форма – однобортный китель с рядом сверкающих латунных пуговиц и брюки той же расцветки. На груди блестели свежеотполированные медали. Отутюженная до хруста зеленая ткань кителя была как с иголочки, как будто раньше эту форму не надевали. Цезарь заинтересовался – и обеспокоился, конечно, – насчет того, чтo могло заставить Полковника вырядиться столь торжественно. Он обменялся настороженными взглядами с Ракетой. Не ожидало ли их что-нибудь важное?
«Что бы это ни значило, обезьянам от этого лучше не будет».
Полковник взглянул на своих солдат, изучая их удивленные лица. Сделал глубокий вдох, прежде чем обратиться к ним необычно-задумчивым тоном.
– Два года мы неустанно боролись с этим зверьем, и когда мы наконец покончим с ними окончательно, мы положим конец их существованию на земле. Но сейчас мы оказались перед лицом битвы… с подобными нам. Вы можете спросить меня: кто же настоящий враг, тот, с кем мы сражаемся? Я вам скажу. Это не обезьяны. И это не те люди, которые сейчас идут сюда, чтобы спорить с нами. Борьба, которую мы вели всё это время, была борьбой против самих себя.
Он замолчал, чтобы слова дошли до каждого, потом спустился по ступенькам лестницы и пошел между рядами – точно так же, как часто делал Цезарь перед своим народом в тяжелые времена, вроде тех, когда вооруженные люди атаковали их оборонительную траншею. Полковник быстро взглянул на Цезаря, сидевшего в клетке, установив визуальный контакт с взятым в плен вожаком обезьян, а потом продолжил свою речь, обращенную к преданным ему мужчинам и женщинам, находившимся под его командованием.
– Говорят, что мы бесчеловечны, – сказал он. – ?Безобразны. Нас называют батальоном смерти. Но им никогда не понять нашей жертвы. Как отвратительно было то, что мы должны были сделать, и как это рвало нам душу. Потому что бывают времена, когда вы должны забыть о гуманности в борьбе за спасение человечества. Все вы проявили мужество, чтобы доказать это… а сейчас мы должны бороться с ними, иначе все испытания, которым мы подвергались, окажутся напрасными.
Он неспешно и уверенно шел вдоль рядов и говорил достаточно громко, чтобы его слышали и люди, и обезьяны. А то, что обезьяны услышали его рассуждения о грядущих планах их полного уничтожения – это, кажется, его совершенно не волновало. Их смерть была делом решенным.
– Мы не можем потерпеть неудачу. Мы – последняя линия обороны. Где-то в этом мире есть другие выжившие. Знают они об этом или нет, но они рассчитывают на нас. Мы должны быть готовы защитить их от этой новой чумы, – он задумчиво покачал головой. – Мы всё это видели здесь. Теперь это распространяется на север. Если мы проиграем эту битву, это расползется повсюду. Если мы проиграем – через несколько месяцев человеческая раса произнесет свои последние слова и смолкнет. И станет просто еще одним видом тупых животных, обреченным скитаться в этом прoклятом Богом мире.
Он остановился в самой гуще солдат. Пастор стоял рядом и слушал своего командира с восхищенным выражением на лице, лишавшим Цезаря
