больше всего боится не долететь до дома. Она была уже там и разрывалась между мной, который оставался здесь, и всем миром, который ждал ее.
Рядом с нами уже полчаса летел их патрульный корабль, и транслятор на капитанском мостике непрерывно трещал, с трудом управляясь с переводом.
Бауэр пришел в лабораторию и сказал, что мы спускаемся в космопорт. Он постарался прочесть записанное название. Снегурочка поправила его, словно мимоходом, и тут же спросила, хорошо ли он проверил ее скафандр.
– Сейчас проверю, – сказал Глеб. – Чего ты боишься? Тебе же пройти всего тридцать шагов.
– И я хочу их пройти, – сказала Снегурочка, не поняв, что обидела Глеба. – Проверь еще раз, – попросила она меня.
– Хорошо, – сказал я.
Глеб пожал плечами и вышел. Через три минуты вернулся и разложил скафандр на столе. Баллоны глухо стукнулись о пластик, и Снегурочка поморщилась, словно ее ударили. Потом постучала по дверце передней камеры.
– Передай мне скафандр. Я сама проверю.
Чувство отчуждения, возникшее между нами, физически сдавливало мне виски: я знал, что мы расстаемся, но мы должны были расстаться не так.
Мы сели мягко. Снегурочка была уже в скафандре. Я думал, что она выйдет в лабораторию раньше, но она не рискнула этого сделать до тех пор, пока не услышала по интеркому голос капитана:
– Наземной команде надеть скафандры. Температура за бортом минус пятьдесят три градуса.
Люк был открыт, и те, кто хотел еще раз попрощаться со Снегурочкой, стояли там.
Пока Снегурочка говорила с доктором, я обогнал ее и вышел на площадку, к трапу.
Над этим очень чужим миром ползли низкие облака. Метрах в тридцати остановилась приземистая желтая машина, и несколько человек стояли возле нее на каменных плитах. Они были без скафандров, разумеется, – кто дома надевает эту требуху? Маленькая группа встречавших затерялась на бесконечном поле космодрома.
Подъехала еще одна машина, и из нее тоже вылезли люди. Я услышал, что Снегурочка подошла ко мне. Я обернулся. Остальные отступили назад, оставили нас вдвоем.
Снегурочка не смотрела на меня. Она старалась угадать, кто встречает ее. И вдруг узнала.
Она подняла руку и замахала. И от группы встречающих отделилась женщина, которая побежала по плитам к трапу. И Снегурочка бросилась вниз, к этой женщине.
А я стоял, потому что я был единственным на корабле, кто не попрощался со Снегурочкой. Кроме того, в руке у меня был большой сверток со Снегурочкиным добром. Наконец, я был включен по судовой роли в наземную команду и должен был работать внизу и сопровождать Бауэра при переговорах с космодромными властями. Мы не могли здесь долго задерживаться и через час отлетали. Женщина сказала что-то Снегурочке, та засмеялась и откинула шлем. Шлем упал и покатился по плитам. Снегурочка провела рукой по волосам. Женщина прижалась щекой к ее щеке, а я подумал, что обеим тепло.
Я смотрел на них, и они были далеко. А Снегурочка сказала что-то женщине и вдруг побежала обратно, к кораблю. Она поднималась по трапу, глядя на меня и срывая перчатки.
– Прости, – сказала она. – Я не простилась с тобой.
Это был не ее голос – говорил транслятор над люком, предусмотрительно включенный кем-то из наших. Но я слышал и ее голос.
– Сними перчатку, – сказала она. – Здесь только минус пятьдесят.
Я отстегнул перчатку, и никто не остановил меня, хотя и капитан и доктор слышали и поняли ее слова.
Я не почувствовал холода. Ни сразу, ни потом, когда она взяла мою руку и на мгновение прижала к своему лицу. Я отдернул ладонь, но было поздно.
На обожженной щеке остался багровый след моей ладони.
– Ничего, – сказала Снегурочка, тряся руками, чтобы было не так больно. – Это пройдет. А если не пройдет, тем лучше.
– Ты сошла с ума, – сказал я.
– Надень перчатку, обморозишься, – сказала Снегурочка.
Снизу женщина кричала что-то Снегурочке.
Снегурочка смотрела на меня, и ее темно-синие, почти черные глаза были совсем сухими…
Когда они уже подошли к машине, Снегурочка остановилась и подняла руку, прощаясь со мной и со всеми нами.
– Зайди потом ко мне, – сказал доктор. – Я тебе руку смажу и перевяжу.
– Мне не больно, – сказал я.
– Потом будет больно, – сказал доктор.
