полном снаряжении, которое, хотя и кардинально отличалось от стандартного доспеха урвита, производило сходное впечатление: асимметричный доспех, его выполненные из неизвестных материалов и неясно для чего предназначенные отростки, черенки, шпунты, щупальца, сопла, мини-крылья, все тело спрятано в панцире, который сверху донизу покрыт наростами; двуногое насекомое. Генерал снял шлем, отложил на стол. В хрусте и треске уселся на стул, стул тоже затрещал. Через открытую балконную дверь он видел небо над Чурмой, звезды и заслоняющие их тучи, которые мчались вглубь материка.
Вошел Бруда.
– Закрой дверь.
Бруда закрыл.
Жарный запустил конструкт антиподслушки.
– Вы это запланировали, Генерал? – спросил Бруда. Переступив порог, он сделал лишь два маленьких шага и теперь стоял неподвижно, отделенный от Жарного половиной пустой комнаты, светом и тенью, вперяя мрачный взгляд в сидевшего за заваленным бумагами столом графа, который с лицом, лишенным какого-либо выражения, наблюдал за приливом туч в ночном небе, очень темных туч.
– Неужели вы все это запланировали? Я должен знать!
– Зачем?
Бруда сжал кулаки.
– Изменник!.. – выхаркал страшным полушепотом откуда-то из глубины горла. Склонил голову; смотрел на спокойного Генерала прищуренными, яростными глазами из-под вороных бровей, с лицом, набрякшим кровью, налившимся от густого гнева.
– Чего ты хочешь, Бруда?
– Ты ведь все знал! Я информировал тебя целый год! Ты знал все планы Орвида, знал, что мы нашли эту 583В Слепого Охотника уже месяц назад и что Орвид ждал лишь знака от Бирзинни; ты знал, знал, что это ловушка и заговор Бирзинни и клики. И что ты сделал? Ничего! Ничего! Только еще сильнее их провоцировал. Не предупредил Богумила. Никого не предупредил. Если это не предательство – то что же?!
– А если бы я предостерег – а ведь я пытался, Бог мне свидетель, что пытался, – то что бы это, по-твоему, дало?
– Богумил остался бы жив! – сплюнул Бруда. – Думаешь, я не вижу, что тут происходит? Думаешь, я не слышу разговоров? В душе они уже короновали тебя!
– Ах, значит, я сделал это ради короны, верно? Из эгоистических побуждений?
– А ты возразишь?
– Боже мой, Бруда, что за наслаждение тебя слушать.
– Ты еще и насмехаешься.
Генерал впервые обратил взгляд на дальнозорца. Шевельнул пальцем, и разделявшее их пространство сократилось: Бруда внезапно оказался на расстоянии вытянутой руки от Жарного.
– А если бы Богумил остался жив, – прошипел граф, – что бы это дало? Изгнал бы он опасность? Казнил бы Бирзинни, казнил бы заговорщиков? Пошел бы на Птаха? Ты хорошо знаешь, что нет; ничего из этого. Потому что был он слабым, слабым и трусливым властелином. Плох тот король, кто боится собственной силы. Каждым своим словом, каждым решением он провоцировал измену – если не Бирзинни, предал бы кто-то другой; не Птах и Лига – кто-то другой, но напал бы на нас. Это не вопрос личности, только вопрос времени и обстоятельств. Государство сейчас находится на стадии старческой немощи. А власть Богумила означала его смерть, смерть государства. Мы – пища для политических хищников, собственно, они прямо сейчас рвут куски из тела Империи, куски живого мяса.
– Значит, власть должна перейти в руки Железного Генерала, который один сумеет спасти страну.
– Да. Да. Я не мог ждать дольше. Богумил вместе с Бирзинни, а оба они – только плоды своего времени – уничтожили бы, погубили то, что создавалось десятками поколений гавранцев.
– Значит, смерть им. А тебе – корона.
– Не можешь этого понять? Я сотни лет служу этому народу, делаю все, чтоб возросли его сила и благосостояние, берегу его от несчастий, веду к мирной гавани, командую в войнах, поддерживаю в трагедиях. Они верят в меня, верят в Железного Генерала; я их герб, их знамя, гимн. Как же я мог их подвести, позволить им пасть?
– Народ? – засмеялся Бруда. – Народ? И это говоришь ты, ты, восьмисотлетний маг? А что такое этот народ? Гавранцы!.. Вернись в памяти к истокам, вспомни. Что общего у миллионов тех, кто живет нынче на землях Империи, с племенем с залива, которое дало название стране? Язык? Религия? Традиции? Культура? Идеология? Внешний вид? Ничего, ничего не осталось тем же. Кому ты поклялся в верности, ну, кому? Варжадам! Крови! Не какой-то там абстракции, которую ты даже не способен определить и в отношении которой бессмысленны понятия любви, верности, предательства; верным можно оставаться только индивидам, и индивиду ты присягал в верности. Ты крови королевской присягал! Это твоя вера и твой герб: Страж Рода. Это истина, которую до сих пор без сомнений признавали равно и беднейший из нищих, и восседающий на троне; этому учили каждого наследника, с пеленок, с младенчества повторяли ему: вот твой защитник, вот опора, вот спасение, от века и на века верный, жизнь отдаст, заслонит, ему верь, ему верь, ему верь;
