l:href="#n_23" type="note">[23], в которой
Она передвинула четки.
– Радуйся, Мария, благодати полная…
Называли их посланцами сна. Ксендз, два пастора, три монашки, раввин и два муллы. «Религиозный отряд» линии Говарда. Командование смотрело на них как на банду неопасных безумцев, которые, вооружившись только Библией, Торой или Кораном, прутся на фронт. Но бывали и такие моменты, когда одному из них приходилось оставаться с тяжело раненным или умирающим солдатом. Поэтому их терпели. Но не более того.
– Радуйся, Мария…
Солдат запнулся и вперился в нее внимательным взглядом. Прищурился, слегка напряг мышцы, словно проверяя, сумеет ли разорвать путы. Она ждала этого момента: почему-то мужчины раньше женщин реагировали на волну
– …благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего, Иисус… – Она не дала ему ни шанса. Стала сильнее акцентировать слова, так, чтобы ритм втягивал, напоминал о временах детства, когда он как служка проговаривал молитвы у алтаря.
Три «Славься, Мария». Три просьбы. О вере, надежде и любви.
– Слава Отцу, и Сыну, и Духу Святому, ныне и присно, и во веки веков, аминь.
Капрал глубоко вздохнул, словно произносил все эти слова на одном дыхании.
Она улыбнулась мысленно. Важно, чтобы он не увидел на ее лице никаких эмоций, никаких чувств, ничего, чему его сбитое с толку сознание могло придать смысл, на чем бы он мог выстроить вызываемый чужими психоз.
– Отче наш, сущий на небесах…
Ей было интересно, поблагодарит ли он ее, когда все закончится, – не так, как тот, последний, который, едва она освободила его от ремней, повернулся на бок, пустил ветры и заснул. И не так, как тот, который, ругаясь, отшвырнул ее прочь, хотя еще секунду назад взывал к Божьему имени. И не так, как тот, которому товарищи не слишком плотно затянули ремни, чтобы ему было удобней. Шрам на руке ужасно зачесался, и она словно почувствовала, как ручеек горячей крови стекает по запястью. Из-под полуприкрытых век она глянула на ремни мужчины. Выглядели очень надежными, сама их проверяла, но ведь никогда не известно…
Однажды она нашла спрятанный в постели нож.
Видела, как глаза капрала блуждают по ее лицу и фигуре, а мышцы словно невольно напрягаются, проверяя крепость ремней. И все же губы его проговаривали слова, знакомые с детства.
– Радуйся, Мария…
Она чуть повысила голос, ничего особенного, всего на полтона, лишь настолько, чтобы сосредоточить его внимание на молитве. Только на молитве.
Спасибо Господу, в бункере была хорошая акустическая изоляция, поэтому они не слышали рыка двигателей стартующих «тушканчиков». Иначе у нее не осталось бы ни шанса удержать капрала от приступа паники. А так, во благости неведения, они могут пережить волну.
Только для того, чтоб их живьем сожрало чудовище.
Ей рассказывали,
– …благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего Иисус…
Даже герои и их пустышки – тогда еще предельно простые боевые машины – изменялись, когда оказывались возле чудовища. Броня их распадалась, системы теряли связность, оружие взрывалось или переставало действовать. И никто не знал, была ли это форма защиты – или чужие просто пытались изменить мир навсегда, поскольку именно это было необходимо им для жизни.
Тогда впервые появилась теория, что
– Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с Тобою…
«Их мир иной, но не настолько, чтобы они не рискнули попытаться захватить этот, – подумала она. – И это наша общая проблема».