животик.
Обожаю собак. И непременно завела бы себе одну или больше… И не покупала бы породистого щенка, а взяла бы с улицы одну из тех собак, что бродят неприкаянные, никому не нужные, доверчиво заглядывая в незнакомые мрачные лица… Вот только как такое можно устроить, с моим-то образом жизни?
Торендо покачал головой по-прежнему неодобрительно, но после такого объяснения с моим поступком, кажется, смирился.
– Здесь рядом псарня, – бросил он, указывая рукой вперед и влево, на почти утонувшее в темноте здание. – Они небось и не уследили.
Словно подтверждая его слова, со стороны здания в нашу сторону засеменил, слегка приволакивая правую ногу, пожилой мужчина в длинной расстегнутой куртке.
– Спасибо за щеночка, леди! – еще не добравшись до нас, начал говорить он. – Опять сбежал, паршивец! Такой бойкий и находчивый – спасу нет!
Лично я на работника псарни зла не держала: за юрким щенком и правда нужен глаз да глаз. Но вот Торендо моего добродушия не разделял.
– Вы потрудитесь в дальнейшем лучше следить за своими собаками, – холодно сказал он.
Мужчина принял у меня из рук щенка и, поклонившись, испуганно пообещал, что подобного больше не повторится. Более не задерживаясь, мы прошли дальше и вскоре вошли в двухэтажное здание, предназначенное для проживания служащих при дворце офицеров. В вестибюле и коридорах было довольно людно, мы встретили по пути немало военных. На меня обращали внимание, но не излишне назойливое: все же сопровождавший меня человек был достаточно высокопоставленным, чтобы ни у кого не возникало желания нарваться на неприятности. Ирвин же точно знал, куда нужно идти. Ни разу нигде не задержавшись, мы дошли до двери в нужную комнату, которая как раз распахнулась, выпуская в коридор женщину в платье сестры милосердия. Она держала в руках поднос, на котором лежала пара пустых флаконов и старые, пропитавшиеся кровью повязки.
– Как он? – вопросительно изогнул бровь Торендо.
– Ничего, – откликнулась женщина. – С божьей помощью поправится.
Ирвин как-то неопределенно кивнул и, предоставив сестре милосердия пройти к лестнице, придержал дверь и сделал мне знак заходить. Я так и поступила.
Должна признать, выглядел парень плохо. Он лежал на старой простенькой кровати, весь замотанный в белые тряпицы. Одеяло сползло в сторону, и я поняла, что одна повязка перетягивает туловище; другая плотно наложена на левую руку. Рядом с кроватью стоял низкий столик. Диего как раз держал в руке стакан воды и, видимо, только что немного отпив, опускал его на столик дрожащей рукой.
– Сэр Торендо!
Завидев нас, парень поспешил избавиться от стакана; тот со звоном опустился на стол, и приличная часть воды пролилась на пол. Диего попытался сесть в постели.
– Лежи! – одернул его Ирвин, и тот послушался, опустил голову на подушку, хоть и чувствовал себя в такой ситуации не слишком комфортно: то и дело порывался подняться, дабы принять более подобающее, с его точки зрения, положение.
При этом, насколько я могла судить, присутствие Торендо заставляло его быть куда более собранным, чем посещение дамы.
– Вот леди Стелла захотела тебя навестить, – сообщил между тем Ирвин.
Офицер вежливо мне кивнул.
– Ну, как ты себя чувствуешь? – осведомился Торендо, пододвигая мне стул.
– Хорошо, – тут же ответил Диего.
Я фыркнула. Так быстро говорят только идеально зазубренную ложь. И то лишь в том случае, если не умеют – или не считают нужным – маскировать оную под правду.
– Ясно, – хмыкнул Торендо, и по его тону я поняла: начальник охраны сделал тот же вывод, что и я. – Ладно, будет лучше. Судя по моему последнему разговору с твоим лекарем, все хорошо, что хорошо кончается. Считай, что ты легко отделался.
Я скептически оглядела юношу. С моей скромной точки зрения, на легко отделавшегося он похож не был. Юноша, кажется, осознавал, что вид имеет плачевный, и испытывал чувство неловкости в этой связи.
– Я в самое ближайшее время вернусь на службу, клянусь вам, сэр Торендо! – воскликнул он и даже поднес правую руку к сердцу.
Левая, перевязанная, неподвижно лежала поверх одеяла.
– Вернешься, конечно, – совершенно невозмутимо откликнулся Ирвин. – Я не держу людей на жалованье просто так. Будешь долго валяться в кровати – вылетишь со службы.
– Я не буду, правда!
Эти слова были произнесены с таким жаром, что я аж испугалась. Думала, мальчик прямо сейчас вскочит с кровати в чем мать родила (плюс повязки) и побежит доказывать, какой он добросовестный военный. Очень захотелось стукнуть Ирвина по голове чем-нибудь тяжелым. Но, впрочем, приходилось признать, что действовал он верно: лучшего способа заставить юношу отбросить хандру и нацелиться на выздоровление было не придумать.
– Хотите, я прямо завтра на службу выйду! – не успокаивался Диего.
