Городской шум. Ревут моторы. Снуют туда-сюда и копошатся люди. Запах рынка, где только открываются прилавки. Крики мясника. Женщина на ходу окликает мужчину, может быть, соседа, мужа или любовника. Подросток отпускает ругательство в адрес своего плеера, словно окружающий мир для него не существует.
С тех пор, как мы переехали в Шомерак, в ардешскую долину реки Увез, я впервые выхожу с территории виллы. Человек-в-сером купил ее, когда мы обосновались в лабораториях Прива. Потом были два года заточения в комнате, учебы, чтения, тренировок, упражнений.
«Целая жизнь».
И вот я на улице. На свободе.
Зверь вылезает из пещеры после зимней спячки, длившейся целую вечность.
Город говорит со мной:
«Ты счастлива?»
Счастлива? Нет. Я бы использовала другое слово. Я насторожена.
Прошло всего два месяца с тех пор, как он решил выпустить меня. Эта необходимость очевидна. Нам обоим. Я стала слишком опасной и для него, и для себя самой.
«Плохая девочка», так он меня назвал.
Потому что я уже не раз осмеливалась отвергнуть его руки и его пенис. Потому что он почувствовал: близится конец наших взаимоотношений и настает время перейти к следующему этапу моей подготовки. Логически выверенный процесс: однажды машина должна покинуть производственный цех и выйти на рынок. До этапа промышленного производства и сразу после ремесленной стадии техническая новинка должна подвергнуться испытанию, чтобы доказать свою функциональность и удобство применения в условиях, приближенных к реальности.
Смоделированное тело и отформатированная душа: я стала его подопытной самкой.
Творец хотел бы оставить меня на полке и мастерить новую куклу, но у него слишком мало времени, и к тому же я задумана именно для этого. Он вынужден подчиниться требованиям массовой индустрии. Его творение уже почти не принадлежит ему и должно сбросить первоначальную оболочку. Остаются лишь психические связи, нерушимые.
Этим октябрьским утром, незадолго до восхода солнца, прежде чем одеться и снова превратиться в человека-в-сером, папа еще плакал в моих объятиях.
— Ты уверена, что готова?
— Ты задаешь этот вопрос мне или себе?
Я всю ночь не могла сомкнуть глаз, настолько я была возбуждена и напугана мыслью о том, что покину гнездо.
— Не будь так жестока, ты же знаешь, что я хочу сказать.
— Не знаю.
И это была правда. Я ни в чем не была уверена. Я боялась солнца, боялась людей, боялась, что разочаруюсь в том, что увижу.
— Я буду скучать по тебе.
— Не преувеличивай. Ты прекрасно знаешь, что испытания продлятся много месяцев и что руководить ими будешь ты.
Он молчит.
— Папа.
Он поднимает голову, удивленный.
— Ты паразит.
— Иезавель, ты…
— Прекрати!
— Иеза…
— Прекрати, я сказала! Отныне я запрещаю тебе называть меня по имени. Лучше не называй никак. Мне выть хочется, когда ты ко мне обращаешься. Я становлюсь отвратительной! Мне кажется, ты поливаешь мое имя грязью.
— Ты такая хрупкая.
— Нет!
— Выдержишь ли ты?
— Прекрати эти причитания! На тебя жалко смотреть! Похоже, ты нуждаешься в оскорблениях, ты же ненормальный! Ты как будто черпаешь в них силу, чтобы стать еще злее!
