Он опять смеется. Он любит застать меня врасплох. Позволяет мне нападать, а потом мстит, наслаждаясь эффектом, произведенным его репликой.
— Мои дочери?!!!
Он смеется еще больше, обнажая желтые от табака зубы.
«Мои дочери».
— О каких это дочерях ты говоришь?
ПРИВА,
Уже тридцать километров они едут молча. С тех пор, как они покинули долину Роны и начали медленный извилистый подъем к перевалу Эскрине, Натан никак не может сосредоточиться на причинах, побудивших их отправиться в Прива. Так работает его мысль: она порхает от одной детали к другой. Идеи в его голове прилаживаются друг к другу, выстраиваются в цепочки, ощупью продвигаются вперед, и в итоге из них складывается целостная картина его жизни и мировосприятия. Через последовательные уточнения, ненавязчивые вопросы и внесение бесконечных изменений в первоначальную расстановку.
Натан глушит двигатель. Должно быть, уже почти полдень. Прямо перед ними возвышается фасад огромной больницы Сент-Элен. Все окна, за исключением тех, что обрамляют главный вход, закрыты решетками. От здания веет строгостью и холодным прагматизмом. Бурые стены сочатся грязью и плесенью. На фасад, обращенный к северу, приходится смотреть против света. И от этого он производит еще более зловещее впечатление.
Натан входит первым. Он направляется к отделу, который, судя по всему, должен быть регистратурой, и ждет, пока девушка за стойкой соизволит обратить на него внимание.
Через пару секунд она наконец поднимает на него глаза и с очаровательной улыбкой спрашивает, к какому пациенту он пришел.
— Вообще-то ни к какому. Я хотел бы встретиться с кем-нибудь из лаборатории СЕРИМЕКС.
— Вы ошиблись адресом, я не знаю лаборатории с таким названием.
— Позволю себе настоять, я уверен, что все правильно. Проверьте, пожалуйста.
В конце концов секретарша нехотя звонит администратору. К телефону никто не подходит. Она просит их подождать некоторое время и предлагает присесть в кресла, предусмотренные для этого справа от входа, что они и делают.
Натан в недоумении, пока женщина занята, он подходит к Лоре и Камилле.
— Вам не кажется странным, что она никогда не слышала о СЕРИМЕКСе?
Камилла собирается что-то ответить, но их прерывает секретарша, вышедшая из-за стойки. Улыбка исчезла с ее лица.
— Я передала вашу просьбу начальнику, он был удивлен и ответил, что узнает у директора больницы. Он только что перезвонил мне и распорядился отвести вас прямо в кабинет директора. Там вас ждут мой начальник и директор. Пожалуйста, пройдемте со мной.
Они еле поспевают за секретаршей, которая проводит их по лабиринтам психиатрической лечебницы до двери, на которой золотыми буквами выведено: «Профессор Марк Коломбе. Директор». Натан и девушки молча переглядываются. Они не ожидали так быстро оказаться прямо в кабинете директора. И по-прежнему ни одного упоминания о СЕРИМЕКСе. Помешкав, секретарша неуверенно стучит в дверь. Столкнувшись с настойчивым взглядом Натана, она опускает глаза, все так же переминаясь с ноги на ногу.
Натан спрашивает себя, что ждет их в кабинете.
«Отчего ей так неловко?»
Дверь открывается, за ней стоит лысый пятидесятилетний мужчина с внушительным животом, каким-то чудом втиснувшийся в коричневый костюм, который явно ему мал. Он жестом велит женщине оставить их, и она молниеносно исчезает, даже не взглянув в их сторону. Он обращается к ним, приглашая внутрь, а сам выходит.
Они оказываются в огромной комнате с непритязательной обстановкой в стиле брежневской эпохи. Почти по всему периметру выстроились массивные шкафы со стеклянными дверцами, таящие в себе сотни папок и всевозможных бумаг. На дальней стене висит дюжина портретов каких-то важных людей, очевидно, бывших директоров больницы. В центре разместился необъятный письменный стол лакированного дерева, заваленный книгами и документами, а на нем — лампа таких размеров, что при других обстоятельствах она выглядела бы явно неуместно. Перед столом спинками к ним стоят три дорогих кресла.
Из-за стола их внимательно рассматривают два человека. Первый — по их предположению, директор больницы — вольготно усевшись в кожаном кресле, курит с недовольным выражением лица. Он кажется таким старым, что трудно даже сказать, сколько ему лет. Несмотря на пугающую худобу и совершенно лысый череп, Натан находит его элегантным. Второй, помоложе, держится чуть в стороне. Хотя он выглядит добродушным и не так скован, как его начальник, судя по всему, он нервничает куда больше. В его взгляде читается сильное волнение.
