В его голосе не было удивления.
— Нас трое, с нами животные. Нужны снадобья на неделю.
— Неделя — большой срок для Иберико. — Тольтех посмотрел на меня, потом на Солнышко. — Там и час — это уже долго.
— Если управимся за час, значит, через час будем здесь, — сказала Лейша.
Тольтех опустил пест и потянулся к низенькой полке. Он взял миску с маленькими плотными свертками из промасленной бумаги. Рука у него была вся в шрамах. Таких же оплавленных, как у Лейши.
— Примите одну на рассвете, другую на закате. Глотайте вместе с бумагой, если получится. Соль вытягивает из воздуха любую жидкость и растворяется в ней, и это долго не продержится в сыром месте. Пять монет серебром.
Правильно подобранные соли могли спасти от хвори, вызванной отголосками пожара Зодчих. Никто не знал почему. Нужные соли можно было при должном умении получить из вод источника Каррод. Пять монет серебром — не так и дорого. Я отсчитал плату — на одной из монет был профиль моего деда — и передал Лейше.
Тольтех принялся складывать пакетики соли в холщовую сумку.
— Если найдете что-нибудь в холмах, даже просто обломки, принесите мне, и я верну ваше серебро.
— А что ты раньше находил в Иберико, мастер Тольтех? — спросил я. — Я сам в некотором роде коллекционер.
Я немного наклонился вперед, не отходя от дверей. Сквозь запах соли чувствовался другой запах — болезни.
— Мелочи. — Он показал две бутылочки из зеленого стекла, стоявшие на той же полке, что и миска. Рядом был поднос, покрытый кусками ломаного пластика всевозможных цветов и форм. Из-за спины он достал большую шестеренку серебристого металла, потускневшую от старости. Она была почти такая же, как те, крошечные, в моих часах, только намного больше. — Ничего особенного. Лучшее я сразу продаю.
— А ты знаешь о Зодчих, мастер Тольтех? Ты узнаешь их тайны, разглядывая то, что от них осталось?
— Я знаю о Зодчих лишь то, что знают все здесь. То, что знали наши отцы.
— И что именно?
Некоторые люди нуждаются в подсказках.
— Что они не ушли и что им нельзя доверять.
Той ночью мы разбили лагерь на самом краю хребта Иберико, где по дурным землям тек отравленный ручей Куяхога. Я проглотил соляную пилюлю и ощутил горечь, несмотря на бумажную обертку. Тольтеху больше нечего было сказать о Зодчих, и когда мы устроились на ночлег, я спросил Лейшу:
— Что имел в виду твой друг, когда говорил, что Зодчие не ушли?
Я скорее почувствовал, чем увидел, как она пожимает плечами. Мы лежали рядом, несмотря на гнетущую жару.
— Кто-то говорит, что Зодчие стали духами и теперь окружают нас повсюду, слившись со всеми стихиями.
— Не просто эхо в машинах? — Я подумал о Фекслере, мерцающем и оживающем, когда я спускался по ступеням.
Лейша подняла голову и нахмурилась так, что шрамы превратились в борозды.
— Машины? Штуки на колесах с рычагами? Не понимаю.
— Духи, говоришь? — Я предпочел промолчать о машинах в подвалах дедовского замка. — Добрые или злые?
Опять пожала плечами.
— Просто духи. В воздухе, в камнях, в реках и ручьях, даже в огне, они смотрят на тебя оттуда.
— Я слышал, что Зодчие захватили реальность и, прежде чем сжечь мир, изменили ее.
— Изменили что?
А я-то уже и забыл, что Солнышко тоже здесь.
— Все. Меня, тебя, мир — все, что действительно существует. Они заставили мир чуть внимательнее прислушиваться к тому, что в людских головах. Они превратили мысли и страхи в материю, наделили способностью изменять все вокруг нас.
— Они не заставили мир прислушиваться ко мне.
Я улыбнулся ворчанию Солнышка.
— У графа Ганзы был на службе маг камня, — добавил он. — Молодой парень. Лет десять-пятнадцать назад. Аррон, так вроде звали. Мог мять камень голыми руками, как масло. Как-то тронул мой меч — и тот стал таким тяжелым, что я не смог его поднять. Только на следующий день получилось оторвать от пола.
— А что с ним стало потом?
Аррон, судя по всему, был человеком полезным.
— Утонул.
— А-а.
