Другой капитан не согласился. Харран и еще двое капитанов Гвардии, Россон и Деверс, принялись обсуждать сей вопрос.
Мартен проехал через пролом в заборе в самый разлив. Он поднялся на стременах, чтобы вглядеться во мглу, вода хлестала у самых ног.
— Вот как-то так, сир.
— Десятки, совершенно точно, — сказал человек, осматривавший забор и снимавший с него тряпки.
— Останемся здесь, — решил я. — И поедем в Готтеринг на рассвете.
Я проводил Гомста и Катрин до кареты.
— Буду сегодня спать здесь, — сказал я Миане, когда она открыла дверь. — Хочу, чтобы было кому защитить тебя.
— Я поставлю стражу вокруг кареты, — предложил Макин.
— Пусть Кент сидит на крыше, Райк и Горгот — у дверей. Мартен организует патруль в полях. Лучше потерять пару гвардейцев, чем быть застигнутыми врасплох.
Я проснулся ночью от холода. Миана была рядом под медвежьей шкурой, и Катрин куталась в меха у меня под боком, но это не помогло. Тихие всплески стоячей воды под копытами коней перешли в хрупкий треск и позвякивание. Лед.
Я потянулся к ближайшему окну, над Катрин, и обнаружил, что она смотрит на меня. В темноте ее глаза блестели, цвета было не разобрать. Она откинула занавеску, и мы вместе глядели сквозь решетку, облачка нашего дыхания смешивались друг с другом.
Послышались вопли — тихие, громче они не становились, но с каждой минутой ужас нарастал. Крики неслись надо льдом от самого погруженного во тьму Готтеринга. Я знал: это боль. От страха кричат совсем иначе, и боль очень быстро сменяет страх.
— Мне надо выйти.
— Останься, — сказала она.
И я остался.
Катрин села, выпрямила спину.
— Что-то идет.
Я потянулся к мечу — она помотала головой.
— Идет в другую сторону.
На миг, перед тем как она закрыла глаза, я — клянусь — увидел их: зеленые, как трава, светящиеся изнутри. Она сидела неподвижно, словно заледенела, тускло-черная в лунном свете, сочащемся сквозь решетку. Я подумал, что она совершенна, и во мне дрогнуло вожделение. Крики-то я и раньше слышал.
Она сидела без движения, долгая ночь тянулась, а ее губы время от времени шевелились, бормоча что-то невнятное. Миана и старики спали беспокойным сном, а я смотрел на Катрин, прислушиваясь к далекому вою, треску льда и ее дыханию.
24
Мы прибыли в Готтеринг на рассвете. Вода плескалась у колес кареты и приносила с собой запах реки, но нам не пришлось вылезать.
Я выбрался из кареты на городской площади, вода стекала с подножки. Вокруг не было видно признаков разрухи — вполне приятный такой городок в самой процветающей части Аттара. Флаги, вывешенные в честь праздника урожая, все еще висели на главной улице между крышами домов. Детский обруч у колес кареты. Птичье пение.
— Патрульные считают, что крики доносились из города? — спросил я.
Харран кивнул.
— Прекратились не более часа назад.
В воздухе потянуло гнилью и дерьмом, как это бывает в любом городишке. И чем-то еще.
— Кровь, — сказал я. — Здесь была резня, носом чую.
— Обыскать дома, — скомандовал Харран своим людям.
Десятки гвардейцев тут же бросились выполнять приказ, рассветные лучи отражались от их брони.
Первый вернулся буквально через несколько минут. Он держал перед собой какие-то тряпки, на лице, практически таком же бледном, застыла маска отвращения.
— Сюда!
Я подозвал его к себе и протянул руки, чтобы изучить добычу.
Он отдал ее мне, не дожидаясь дальнейших просьб.
