– Я никого не убила. Она ведь не говорила… я не… – пыталась я оправдываться, но мозги меня подвели. Я извивалась в цепях, не обращая внимания на раскалывающуюся от боли голову.
– Отобрала ли ты чью-то жизнь или просто смотрела, как убивают, – ты виновна, и твоя горячая проклятая кровь согреет нашу зиму.
Слова преподобного поразили меня в самое сердце. Может, я и правда виновата, даже если сама не убивала?
– Господь, укрепи мою руку и направь клинок, дабы я вознес хвалу твоему имени! – произнес Мэтью, а потом встал и подошел ко мне. Представляете, этот ублюдок держал в руках
Рука у него была твердая. Не дрожала.
– Расслабьтесь, юная леди, – нежно промурлыкал он, словно предлагал мне еще порцию чили. – Сейчас будет немножко больно.
Он погладил меня по волосам, и мне захотелось откусить эту чертову руку.
Он резал меня моим собственным ножом. Начал от левого локтя, потом вверх по руке, через всю спину и снова вниз, до правого. Я не закричала. Было не так уж больно, хотя нож глубоко вошел в тело. Меня Охотник посильнее лупил. Теплая кровь побежала по спине.
– Ты будешь отмечена крестом, дабы Господь знал, что ты предназначена ему! – заявил Мэтью и резанул от шеи до самой задницы.
Наверху в доме скрипнули половицы. Или почудилось? Наверное, из-за его отравы я слышала то, что мне хотелось. А может, Лайон вернулась?
– Чертов ублюдок, убери от меня руки! – завопила я. – У него нож. Помогите!
– Никто не услышит твоих проклятий. – Мэтью отошел куда-то в сторону, и я услышала, как он тащит мешок по земляному полу.
Никто не бросился мне на помощь, никто не отозвался на мои крики, и скрипа половиц я тоже больше не слышала. В сердце потихоньку вползал страх. От мысли, что я отсюда не выйду, мне стало холодно.
– Зло должно быть очищено! – воскликнул Мэтью.
Он засунул руку в мешок, и послышался странный скрипучий звук – словно снег захрустел. А потом я завопила – он сыпанул мне на спину пригоршню соли и втер ее в глубокие порезы. Я больше не могла ни о чем думать, ничего не видела и не слышала – просто орала во всю мочь. Когда поняла, что он опять полез в мешок за солью, то изо всех сил заколотила цепями по железному столу.
Голову окутывал туман. Я сражалась с болью, с бешенно бьющимся сердцем и с самой смертью. Этот сукин сын почти убил меня. Разрезал и оставил истекать кровью.
И вдруг мой нож, покрытый моей же кровью, упал на пол. Нет, мне не почудилось. Кто-то плеснул мне на спину теплую воду, и она смыла кровь и соль с порезов, прекратив мои мучения. Вот только в голове не прояснилось. Я не понимала, что происходит, где я. Думала, что сейчас я проснусь в лесу, на берегу Муссы, мокрая после купания…
В горле у Мэтью забулькало, он что-то несвязно пробормотал и рухнул на пол прямо у меня перед глазами. Кровь фонтаном ударила из перерезанного горла. Может, мне это приснилось? А вода на спине?.. Я увидела чьи-то ноги. Человек обошел вокруг стола, и я почувствовала запах леса. Двигался он тихо, как волк, подкрадывающийся к добыче. Я в лесу, точно в лесу.
– Привет! – пробормотала я непослушными губами, чувствуя под пальцами влажную комковатую землю. Пробормотала или просто подумала, не знаю. Какой бы бог здесь ни правил – он жестоко наказывал меня. Я умирала. У реки или на том чертовом железном столе – я умирала. Я все повторяла и повторяла про себя, что сейчас умру, а потом открыла глаза – не знала, что они были закрыты, – и увидела на полу Мэтью. От ужаса у меня язык отнялся.
В голове прояснилось. Я словно вынырнула из воды, отплевываясь и отчаянно хватая ртом воздух. Перед глазами кружилось. Я ничего толком не могла рассмотреть, а если бы и рассмотрела, все равно бы не поняла, что к чему.
В комнате кто-то был. Охотник пришел забрать меня домой? Нет, откуда ему здесь взяться. Может, какой-то добрый человек или один из врагов преподобного. Через пару минут до меня дошло, что незнакомец что-то говорит. Что-то вроде «убийство» и «геенна огненная». Он выражался прям как преподобный, но после наркоты и соли я не могла толком ничего разобрать. Лишь размытые очертания ног прямо перед глазами. Вы когда-нибудь пытались опознать мужчину по ногам? Нелегко, скажу я вам, особенно когда тебя опоили какой-то дрянью.
Кто бы то ни был, он отвязал мне одну руку и одну ногу. А я лежала и боялась пошевелиться.
Незнакомец наклонился надо мной – я почувствовала тяжесть его тени – и поцеловал меня в макушку. Меня передернуло. Однако в его поцелуе было столько доброты, что в голове вновь все перемешалось. Да раньше я бы березу зубами перегрызла, чтобы только Охотник меня так поцеловал. Не знаю, боль была тому причиной или соль, а может, запах смерти, исходивший от Мэтью, но от того поцелуя желудок скрутило в тугой узел, а по телу побежали мурашки.
Незнакомец склонился к моему уху, и от его слов меня будто окатило ледяной водой. Они были полны яда и злости.
– Подумай, почему я тебя не убил.
Потом он поднялся по ступеням, и я услышала, как заскрипели половицы. Все стихло. Крупные слезы полились из глаз, и я зарыдала, словно ребенок, ударивший пальчик. Не знаю, сколько я лежала на том столе, трясясь от страха; по-моему, целую вечность. В доме было тихо – ни скрипа половиц, ни звука открывающихся дверей. Цокота лошадиных копыт я тоже не слышала. Тишина окутывала меня, словно снег.
