– Твое обещание – все равно что обещание ребенка, ничего не понимающего во взрослой жизни, – скривился Рульф. – А во взрослой жизни нужны хозяева, способные поддерживать порядок. Иначе будет хаос почище любой войны. Нынешний порядок, возможно, и не лучший, но он основан на реальном положении вещей. Думаешь, до тебя не было желающих изменить мир? Сколько угодно. Только добром это для них не кончилось.
– Рульф, а ты хочешь золота? – вкрадчиво спросила Аэлина. – Хочешь титул? Славу, внимание женщин, землю? Или тобой движет исключительно жажда крови?
Она выразительно посмотрела на потертую кожу его перчаток:
– Чем ты заплатил за свою карту? Что было конечной целью, если ты принес такую жертву?
Рульф уклонился от ответа:
– Аэлина Галатиния, ты напрасно пытаешься меня впечатлить. Все, что ты мне предлагаешь, я могу добыть и без твоей помощи. – Он лукаво улыбнулся. – Если, конечно, ты не собираешься мне предложить свою руку и обещание сделать меня королем Террасена… Пожалуй, такое предложение еще могло бы меня заинтересовать.
Идиот. Непрошибаемый, своекорыстный идиот. Он ведь видел ее встречу с Рованом. Поди, теперь наслаждается молчанием, в которое погрузил всех, и не замечает глаз Рована, сулящих ему смерть.
– Похоже, ты поставил не на ту лошадь, – усмехнулся Рульф, повернувшись к Дорину. – Кстати, какие известия ты получил?
Вместо Дорина ему ответила «не та лошадь»:
– Никаких известий не было. Но, думаю, тебя обрадует, что твои шпионы в «Океанской розе» работать умеют. А его величество – талантливый лицедей.
Аэлину разбирал смех.
– Рульф, неужели из-за мелочной обиды ты отказываешься от союза с нами? – спросил Дорин.
– Я бы не назвала «мелочной обидой» разрушение его трухлявого города и потопление кораблей, – фыркнув, добавила Аэлина.
Рульф оскалил зубы:
– Даю тебе два дня, чтобы убраться с моего острова. По истечении этого срока я выполню обещание, которое дал тебе тогда… И забери с собой весь свой зверинец.
Рот Аэлины наполнился дымом. Она ожидала споров, но такое… Что ж, придется действовать в изменившихся условиях. Узнать, чего успели добиться за это время Рован с Дорином, и обдумать дальнейшие шаги.
Пусть Рульф думает, что ее танец остался незавершенным.
Аэлина шла по узкому коридору, с трех сторон окруженная стенами фэйских мускулов. Она забыла про Рульфа. Сейчас она не думала даже о Роване, поскольку сильнее всего ее заботил Эдион.
Он остался на улице возле «Морского дракона», пообещав наблюдать за обстановкой. Если броситься прямо к нему, Эдион лицом к лицу столкнется со своим отцом, о котором до последнего времени ничего не знал.
Аэлина успела сделать не больше трех шагов, когда сзади послышался голос Гареля:
– Где он?
Она остановилась, неторопливо обернулась. Загорелое лицо Гареля побледнело. Жесткие стальные глаза были полны несвойственной ему печали.
– Если ты имеешь в виду милого шалунишку Лоркана… – усмехнулась Аэлина, пытаясь обратить все в шутку.
– Ты знаешь, кого я имею в виду.
Рован встал между ними. Его лицо оставалось непроницаемым. Последним из кабинета Рульфа вышел Фенрис. Он закрыл дверь и с явным любопытством поглядывал на странную сцену в коридоре. Рован много рассказывал ей о Фенрисе. О красоте, о теле, которого в одинаковой степени жаждали женщины и мужчины. О том, на что Фенрис согласился ради брата и что терпел от Маэвы.
– Не проще ли спросить «кто он?».
Гарель не улыбнулся. Он застыл на месте. Аэлина намеренно тянула время, делая это для себя и Эдиона…
– По-моему, не тебе решать, где, когда и как ты с ним встретишься, – сказала Аэлина.
– Он – мой сын, черт побери! Кому еще решать, как не мне?
– Еще неизвестно, имеешь ли ты право называть его своим сыном, – невозмутимо пожала плечами Аэлина.
Темно-желтые глаза вспыхнули. Татуированные пальцы сжались в кулаки.
– Гарель, Аэлина не собирается мешать твоей встрече с ним, – сказал Рован.
– Тогда пусть скажет, где мой сын. И немедленно.
Гарель. Воин с лицом льва. Воин, расправлявшийся с целыми армиями. Одно его имя наводило ужас даже на бывалых солдат противника. Все его тело покрывали имена павших соратников.
Но дерзкая девчонка Аэлина смотрела не на него, а на собственные ногти. Затем она обернулась, оглядела пустой коридор и только тогда сказала:
