ведь они планировали перебить нас всех, кого запугивать? Для чего понадобилась эта бессмысленная жестокость? Оставалась только одна причина – тот, кто это сделал, получал удовольствие от процесса.
Я не ангел, а старый, злой, мстительный человек с выжженной душой, таким меня сделала война. Приходилось совершать жуткие поступки – добивать раненых врагов, пытать пленных, казнить убийц, кастрировать насильников, но я всегда считал это тяжелой, грязной работой, за которую мне суждено попасть прямиком в ад, а не источником наслаждения.
– Похоронить бы… – с тоской сказал Стерх.
– Похороним, – глухо пробормотал, отворачиваясь, Альбиков. – Своих только дождемся…
– Надо поляну сперва зачистить, – машинально посоветовал я, продолжая смотреть на растерзанные тела.
– Что? – не понял Хуршед.
– Проверить местность, вдруг где-то недобитки затаились! Кто из наших еще уцелел?
– Нас трое осталось. Сержант Барков тяжело ранен, у броневиков остался, – ответил Стерх. – Моих ребят всех положили. И шоферюг… Насчет часовых не скажу, надо сходить посмотреть… Однако сомнительно, что кто-то выжил. Разве что немчик этот…
– Вондерер уцелел? – удивился я.
– А чего ему, суке, будет? Как стрельба началась, я его на землю уложил и велел не отсвечивать. Ладно, пойдем… поляну чистить! – мрачно сказал Альбиков, щелкая предохранителем.
– Пойдем, – киваю, перехватывая винтовку поудобнее, чтобы поменять магазин, и тут меня… отпускает. Ноги подкашиваются, неловко плюхаюсь на землю, чуть не выронив оружие.
– Игорь, что с тобой? Ты ранен? – словно сквозь толстый слой ваты доносятся встревоженные голоса друзей.
Зачем эти дурни меня тормошат? Будь я действительно ранен, тут бы мне и писец пришел!
– Ну-ка, разойдитесь! – командует Марина. Быстро она взяла себя в руки, когда врачебный долг позвал. Один-единственный у нее теперь на попечении раненый… – Миша, принеси мою сумку, она под деревом осталась! Быстрее! А вы помогите его отнести… Вот только куда? Трупы кругом…
– Давайте к машинам, – предлагает Альбиков.
Меня неловко подхватывают на руки и несут, взбалтывая по пути и без того отбитые мозги. К счастью, несут недолго. Кладут на травку совсем рядом с машиной – отчетливо слышен запах бензина. Марина начинает хлопотать надо мной, зачем-то расстегивает гимнастерку, чем-то протирает лоб. Но мне становится всё хуже – адреналиновый откат в совокупности с последствиями недавней контузии – страшное дело. Глаза уже почти ничего не видят – вокруг клубится серая дымка, в которой изредка мелькают светлые пятна – лица друзей. Голоса продолжают отдаляться, как будто в уши пихают новые порции ваты.
– Ну, жить будет? – доносится на пределе слышимости. Это наверняка Альбиков спросил, его манера.
– Конечно! – категорически заявляет Марина. – Сами бы побегали после тяжелой контузии, вот так же сейчас и выглядели. Ему просто покой требуется!
– Ну и хорошо, что будет. Он нам живой и здоровый нужен. Ладно… ты с ним посидишь, а то нам надо… зачистку закончить. Кстати, хорошее слово…
– Посижу, куда мне идти? – отвечает Марина. – Вы, если кого из раненых найдете, сюда несите. А то меня тоже ноги… не держат.
– Эй, а корреспондент-то наш где? – вдруг спрашивает Альбиков.
– Аркадий Петрович? – зачем-то переспрашивает Мишка, словно в нашей команде два сотрудника СМИ. – Да вон же он… лежит!
– Блядь, и этот!.. – не выдерживает Хуршед. – Его-то с чего срубило? Ребята, берем! Аккуратнее несите! Кладем! Марина, глянь!
– Без сознания… Проникающее ранение в нижнюю часть бедра… Навылет…
– И с такой раной он умудрился того весельчака завалить! Старая закалка! – с уважением говорит Хуршед. – Всё, мы ушли, а то как выползут сейчас недобитки… Барский, ты остаешься здесь! Смотри по сторонам, от машин не отходи, оружие убитых собери! Стерх, Зеленецкий – за мной!
Унеслись, как молодые лоси, даже я топот сапог услышал. Ну, будет время полежать, отдохнуть, пока никто не теребит… Гайдар-то… ранен, оказывается… То-то он мне еще после первого огневого контакта бледным показался… В ногу навылет… И как он с такой раной ходил? И стрелял? Гвозди бы делать из этих людей! А чем он в эту войну прославился? Не помню… Что в Гражданскую повоевал и вроде бы даже самым молодым командиром полка был – помню! А что он во время Великой Отечественной делал? Неужели в самом начале погиб, раз никаких мемуаров не оставил? [25] Надо бы его поберечь – человек-то он хороший! Останется жив, авось и внука воспитает, чтобы не вырос чмом и либерастом… Тогда, глядишь, и катастройка по другому сценарию пойдет. Хотя нет… Для этого надо не Гайдара уберечь, а Борюсика и Меченого прибить. С Кукурузником до кучи! Никакие фашисты столько гадостей для моей Родины не сделали, как эта троица! Где Е-Бэ-Эна и Горбатого во время войны носило – хрен знает. Да и лет им сейчас… А вот Кукурузник, если мне склероз не изменяет, где-то в этих местах «геройствовал». В смысле – на Украине. Вот до него добраться вполне реально. Да… Вот я размахнулся – лежу в каком-то лесу, пальцем шевельнуть не могу, а уже террористический акт задумал! Для начала надо предоставленное мне во временное пользование тело деда в безопасное место доставить, а уж там мечтам и прожектам предаваться! Кстати, о деде… Какие мне позавчера
