он принюхивался, ловя то, что казалось запахом пота, чуть различимым ароматом разогретого синтетического волокна, дезодоранта, масла для кожи. Вот сдвинут камешек, ободрана чешуйка коры. Пару раз в кустах Корнелиус повстречался с валлаби, те мрачно смотрели на него и бросались прочь, ломая валежник. После встреч егерь останавливался, проверяя, не шел ли по следу животного. Однажды, чертыхнувшись про себя, вернулся на сотню метров назад. Всего один раз он заметил на краю лужи отчетливо вдавленный контур каблука – но убедился, что взял верный след.
Так прошел час. Течение времени отмечали только укорачивающиеся тени да усиливающийся запах разогретой солнцем земли, перекрывающий слабые ароматы, которые Вермелен уловил или вообразил в прохладном утреннем воздухе. Но в узкой лесистой низине у подножия холма, там, где начиналось ложе высохшего озера, что-то послышалось. Егерь остановился, поворачивая голову туда-сюда. Свет казался чуть иным, и ветерком повеяло немного не так. Похоже, впереди, в нескольких десятках шагов, – поляна. Вермелен прокрался вперед, присел за валуном (а плесень-то на нем чуть ободрана) и прислушался снова.
Голос. И не один. Говорят громко. Кэмпбелл.
Корнелиус крался вперед, приминая траву, пока между ним и безлесным участком впереди не осталась лишь купа высокого тростника. Егерь заглянул в просвет и увидел поляну. На середине ее сидел на бревне Кэмпбелл и спорил с высоким мужчиной, стоящим спиной к Корнелиусу. Едва мужчина заговорил, как Вермелен опознал в нем Брайана Уокера, американца, которого встретил на церковной службе и потом в ресторане воскресным вечером.
– Джей, извини, – сказал Уокер. – Это не годится. Ты должен выдержать и помочь мне по-настоящему.
– Да не могу я и не хочу! Как мне выдержать? Я хочу помочь тебе – но просто не в силах! Ты же знаешь это место из Библии, про слова, которые обращаются в пепел во рту? Теперь я понимаю, что это значит.
Он открыл рот, на мгновение высунув язык.
– Вот так: сухо, удушливо, мертво.
– Ты уж извини, но как раз сейчас ты кажешься очень красноречивым. Нет, Джей, я на такое не куплюсь. У тебя разыгрались нервы. Это пройдет. Тебе нужно держаться – конгрегация рассчитывает на тебя. Если теперь, когда дерьмо полетело на вентилятор, ты нырнешь в кусты – они тобой заинтересуются. Ты понимаешь, о чем я?
– Но что я могу сказать им?
– Джей, да брось! Ты же проповедник. Придумай что-нибудь. Не пытайся задавить злость, отчаяние и прочее в том же роде. Используй их. Пусть они выльются в проповедь, понятно?
Кэмпбелл потер ладонью небритый подбородок.
– Слушайте, тех детей еще не отскребли от обломков, а ты мне говоришь…
– Знаю, знаю, – заговорил Уокер уже добродушнее. – Я кажусь беспардонным и циничным – но это моя работа. А твоя работа – помочь своей конгрегации в этот жуткий день – то есть ночь – и призвать к мужеству. «Наш бог – могучая крепость» и все такое. Тебе нужно пресечь колебания и сомнения, пусть ты и сам колеблешься. Особенно если колеблешься. Тем лучше поймешь, что у них на душе.
– Ну ты и кадр, – сказал Кэмпбелл, глядя беспомощно на Уокера.
– Ну да, конечно, я был бы вовсе не человек, если бы оно меня не трогало время от времени, но… в общем, знаешь, когда приходит время работать по-настоящему, я как те хирурги старых времен с ржавыми пилами. Чем меньше сомневаешься, тем оно, в конце концов, милосердней.
– Хорошо тебе говорить. Я не приучен мыслить беспардонно и цинично.
– Ну так начинай, – посоветовал Уокер. – Когда шоу? Через десять минут?
Кэмпбелл посмотрел на часы.
– Угу. Восемь тридцать.
– Эх. Ладно, я уберусь покамест, делай дело без помех. Но буду слушать, – американец постучал по уху. – Ты не забывай.
– Вряд ли я сумею это забыть.
Уокер двинулся прочь в направлении, противоположном убежищу Вермелена. Кэмпбелл смотрел ему вслед, пока спина американца не скрылась за деревьями. Тот шел быстро – наверняка по тропинке. Корнелиус же воспользовался возможностью отползти назад, приподняться и отойти.
Кто-то потрогал его за плечо.
Егеря передернуло от усилия – он едва удержался от того, чтобы не завопить. Дрожа, он повернул голову и увидел обезьяньи черты человекоподобного робота в костюме древнего гоминида. Тот запоздало прижал кожистый палец к тонким губам, затем поманил пальцем, развернулся и заковылял прочь. Вермелен опознал в нем – скорее по походке, чем по морде, – Пилтдауна, чей барахливший сустав Кэмпбелл отремонтировал пару дней назад. Метров двадцать оба шли молча, пригнувшись. Затем робот выпрямился и указал жестом – мол, уже безопасно.
– Эх, так-то лучше, – сказал он, потирая поясницу.
– Что происходит? Отвечай! – потребовал Вермелен.
– Сейчас расскажу. Но сначала давай выйдем на дорогу и пойдем как ни в чем не бывало к туристическому центру, делая вид, что просто прогуливаемся.
