– Ничего я не боюсь, мелкий задира, просто готовил нашему гостю подарочек.
Онория выступила вперед, будто ее толкнули, и с криком повалилась на холодный мраморный пол. Ее запястья и лодыжки были заключены в красивейшие золотые цепи, а черный шелковый шейный платок закрывал глаза. Толстый золотой ободок обвивал горло; изящная цепочка от него, змеясь по полу, вела прямо к руке Викерса.
Он надел на нее долбанный ошейник.
Блейд ринулся вперед, но Бэрронс его перехватил:
– Пока нет. Так мы ее не получим.
– Убери от меня руки! Убери! – прорычал Блейд, и мир вокруг посерел.
Звуки усилились, вонь духов ударила в нос. А под всем этим Блейд почувствовал легкий запах горелой плоти. Словно магнитом его взгляд притянуло к руке Онории, и господин увидел клеймо Викерса. Три ревущих льва дома Ланнистера.
Глаза Блейда заволокла красная пелена.
Его держали, кричали «Нет!», но он видел лишь презрительную усмешку Викерса, который прошел на ринг мимо жадных до крови зрителей.
Кто-то рядом сердито вопил.
«Да, убей!» – прошептал голод Блейду.
Глава 29
Кто-то яростно закричал. Несмотря на боль, Онория заставила себя сесть и сорвала повязку с глаз.
Свет, заливающий просторный зал, едва ее не ослепил. Галдящая толпа казалась всего лишь дрожащим цветным пятном на заднем фоне. Онор видела только Блейда с абсолютно черными глазами, тянущегося к Викерсу.
Лео удерживал господина, обхватив сзади поперек груди и нашептывая что-то на ухо. Наконец Онория узрела то же, что и остальные: Дьявола Уйатчепела в безграничной ярости, зверя, доведенного до крайности, сосредоточившегося только на жертве.
И поняла, что не боится. Ведь там стоял и мужчина, которого она любила. Полный доброты и ласки. Улыбающийся, по кусочку отдававший ей свое сердце, ничего не требуя взамен. Мужчина, который боялся прикоснуться к ней, чтобы не выпустить на свободу внутреннее чудовище.
– Блейд, – позвала Онор, потянувшись к нему. – Блейд, посмотри на меня.
Он сбросил с себя Бэрронса с той же легкостью, с какой человек стряхивает пыль с плеч. Время словно замедлилось, и Онор увидела, как его рука нырнула за мечом, услышала скрежет металлогвардейцев, потянувшихся за собственным оружием, и поняла, что господина уничтожат раньше, чем он доберется до Викерса. Как, без сомнения, и планировал герцог.
– Блейд! – закричала Онория в отчаянии. Господин едва замедлился. – Этого он и добивается!
Металлогвардейцы пронеслись мимо пленницы, нацелив свои автоматически заряжающиеся пистолеты на Блейда, и рассыпались, захватывая его в кольцо. Он резко замер на месте. Его ноздри раздувались, выдавая внутреннюю битву, о которой Онор могла только догадываться. Затем его взгляд – все еще черный как сажа – встретился с ее.
– Онория. – Слово прозвучало отчетливо. Но недовольная складка, залегшая меж бровями Блейда, – другое дело. В ней был намек на замешательство, словно его темная сторона не совсем понимала, чего Онория от него хочет.
– Не дай ему победить, – прошептала она. У нее вдруг перехватило горло. – Я люблю тебя.
Дрожь прошла по его телу. Пальцы сомкнулись на рукоятке меча. Блейд, похоже, наконец заметил возвышавшийся вокруг него металлический легион и оглядел комнату с расчетливым блеском в глазах.
Онория едва услышала приближающийся скрип каблуков по мрамору. Все ее внимание было сосредоточено на Блейде, на том, чтобы удержать его в здравом рассудке. Ей казалось, будто, стоит ей хотя бы моргнуть, и его шаткое самообладание разрушится.
Мучитель грубо вцепился в волосы Онории, и она рефлекторно схватилась за его руку в попытке облегчить жгучую боль. Цепи загремели, и пленница замерла одновременно с Блейдом. Он стоял, словно статуя Отмщения, не сводя глаз с руки Викерса. Мускул на лице господина слегка подрагивал.
– Кто позволил этому монстру, этому животному, предстать перед принцем-консортом? – выплюнул Викерс.
Блейд вперил свой взгляд в герцога, словно сбрасывая с себя заклятие. Черный цвет исчез из его глаз, уступив место неумолимой решимости.
– Я не животное, – произнес он, четко выговаривая каждое слово.
На Онор нахлынуло облегчение.
– Неужели? – Слова Викерса звенели злобной насмешкой. Он развернул Онорию и обратился к толпе: – Разве тот, кто растерзал собственную сестру, может после этого называть себя человеком? – Толпа ахнула, но Викерс продолжил: – Или жить в грязных трущобах со всяким сбродом и
