внутренностей. Урфин, сместившись в сторону от линии огня, добавил, расстреливая и добивая скотину. Аспид, получив порцию прямо в голову, вздрогнул, вбиваемый прямо в липкую почву. Раскидал длинные, почти человеческие лапы. И замер. Не шевелясь.
– Сука… – Баркас потянулся к респиратору, желая отстегнуть. Опомнился, выдав руладу. – Вовремя, братишка.
– Это точно. Где рыжик?
– Да хрен его знает, если честно. Может, ну его к чертям собачьим?
– Не стыдно?
– Да еще как… – Баркас выпрямился, заворочал головой, ища следы. – Куда ж ты делся, паскудник, а?
Вопль долетел справа. Метров тридцать, не больше. Урфин, встав с колена, люто хрустнувшего, помотал головой.
– Чего-то выдохся я…
– Такая же херня. Не молодеем, чего уж. Пошли?
– Есть варианты лучше? Или без нашего участия?
– Может, пока дойдем, он помрет? Не будем торопиться?
Урфин постучал по шлему. Звук вышел не особо деревянный, но Баркас явно понял. Хотя, скорее всего, дружище прав. После таких воплей вообще стоит валить к чертовой матери назад и… И куда назад?
Зеленая стена гордо окружала со всех сторон. И откуда они сюда забрались, Урфин не понял. Следов уже не осталось. Ровная жирная желтая грязь. Приплыли.
Баркас махнул рукой. Верно, разберемся потом. Сперва найдем Уизли. Или что там от него осталось. Там и посмотрим. Может, и выбираться не придется. Хотя пожить еще немного хотелось очень сильно.
Таиться смысла не было. Совершенно. Так что спасать – или собирать останки, или помирать, тут как выйдет, – они отправились гордо и несгибаемо. Один черт, у врагов огнестрела нет, пулю не схлопочешь. Иди, как в тупых старых фильмах про войну, когда немцы ровно так атаковали дзоты.
Загадка ожидала впереди. Прямо посреди небольшого чистого участка. Где, сидя на вросшем в землю «Кавасаки», красовался Уизли. Совершенно ошалевший и смотрящий вокруг себя дикими непонимающими глазами. И никого.
– И что это было, курсант? – поинтересовался Баркас, подходя ближе. – Кто орал?
– Как я здесь…
– Ты попал под чье-то воздействие. Это как раз нормально. Орал, говорю, кто?
– Я. Так это вот та дрянь меня идти заставила?
Уизли ткнул за мотоцикл. Урфин, осторожно и не веря глазам, глянул.
Это оказалась Белая. Странная, практически срощенная с верхом от Бурой. Буробелая, мать ее. Тонкая и явно женская фигура, от пояса отрастившая себе огромный бурдюк вместо ног, перекатывающийся как желе. А прямо посреди груди у Буробелой лепестками, сейчас разорванными и кровоточащими, выступала странная хрень. Но это оказалось ерундой по сравнению с замеченной форменной, мать ее, хренотенью.
Буробелую убили не выдиранием чего-то из ее утробы. Ей развалили головешку, от макушки и до ключиц. Ударом такой силы, что та не казалась разрубленной. Рассеченной, как хорошим ланцетом хирурга можно чикнуть пополам картофелину. И такие удары в Зоне раздавал лишь один ее обитатель. Вернее, лишь редкие экземпляры ее самых опасных жителей.
– Здесь был здоровяк? – Урфин повернулся к Уизли. – Ты орал из-за него?
– Подожди. – Баркас внимательно присмотрелся к следам, на сухой практически земле четким и ясно видимым. – Да тут прямо хороводы хороводили, что ли…
И он оказался прав. Кривые грубые следы Бурых ни с какими другими не спутаешь. Невысокие охотники-каннибалы, несчастные бывшие жители, топтались здесь в большом количестве. Такого Урфин еще не видел. Как и того, чтобы те удирали разом, спасаясь в зарослях всем скопом. И причина…
– Это не здоровяк. – Баркас поманил его, показывая на отпечатки. – Нога обычная, по размеру, в смысле.
Друг, как и обычно разбирающий все увиденное, оказался прав. Сорок третий где-то размер, как у самого Урфина. Стандартные армейские ботинки. Не здоровяк.
– Ты орал из-за того, что очнулся?
– Да. – Уизли покрутил головой. – Пистолет сперли и выкинули.
– На. – Баркас сунул ему запасной, парный к основному «Грач». – Кто убил сучку и куда делся?
– Длинный, худой. Думал, сталкер. Только глаза у него желтые.
Баркас покосился на Урфина. Тот кивнул.
– Да уж… Буги.
Бугимен здесь. В зеленом аду. Небывальщина какая-то, сюрреализм.
– У него нет левой руки. Протез какой-то.
