Сейчас под ивой стелили ковер для лютнисток.
Раньше на этом ковре сидела Ариб. Но Ариб умерла месяц назад. Да будет доволен тобой Всевышний, о певунья, теперь ты перебираешь струны лауда в раю…
– Он идет, моя госпожа, – мурлыкнул старый зиндж.
Ох ты ж… Зубейда вздрогнула от неожиданности. Как, однако, она замечталась – даже не увидела, как Кафур подошел. Евнух сменил парадную чалму на простую шапочку и промакивал платком складки жира на шее. Легкий халат уже вымок по спине и под мышками – евнуха тоже беспокоил предстоящий разговор.
По траве, хихикая и звеня браслетами, семенили невольницы. Зукурия шла первой, с открытым лицом и без хиджаба. Покачивая широкими бедрами, она то и дело оборачивалась к отстававшему от остальных халифу – аль-Амин прихватывал то одну девушку, то другую, привлекал к себе и принимался долго, глубоко целовать, придерживая за звенящие серьгами уши.
В темной впадине пупка Зукурии блестело украшение – певица сверкала голым животом и плечами, даже безрукавку сбросила. Длинная золотая бахрома под лифом колыхалась в такт дыханию, звякали золотые кругляши на широком поясе шальвар, стукались с металлическим звоном ножные браслеты. Которая из них Зухра, интересно знать?
– Покажи мне эту… как ее… – брезгливо пощелкала Зубейда пальцами. – Ну же, как звать эту дочь блуда?
– Зухру?.. – склонился поближе евнух.
От него почти не пахло потом – видно, поддел под халат хлопковую стеганку.
Кафур показал на ту, что стояла, подбоченясь и изогнув под ладонью тонкую талию.
Тощая какая. И смуглая, почти как нубийка. Впрочем, при таком освещении они все казались темнокожими. Волосы убраны наверх, как сейчас носили девушки в домах наслаждений, и перевиты длинными золотыми лентами. Шея с такой прической действительно казалась стройнее и длиннее, голова под тяжестью поднятых к затылку кос откидывалась назад, грудь выпячивалась, а живот соблазнительно втягивался. Живот у этой Зухры, вздохнула про себя Зубейда, и впрямь был идеально плоским. Впрочем, в шестнадцать лет все мы были стройны и гибки, как ветка ивы…
Оторвавшись от губ прижимавшейся к нему всем телом девчонки – а вот эта точно коричневая, как жареная рыба из Ханатты, небось все они бесстыжи в любви с самой ранней юности, содержатели домов наслаждений их охотно покупают, – аль-Амин легонько оттолкнул рабыню… и увидел мать.
И тут же выпрямился и нахмурился, словно не провел перед этим несколько часов под массирующими нежными руками невольниц.
Раздвинув хихикающую стайку, халиф вскинул голову и пошел прямиком к ковру, на котором сидела Ситт-Зубейда.
Она со странным чувством смотрела на молодого человека в простой хашимитской куфии и одноцветном халате. Ей всегда хотелось, чтобы Мухаммад возмужал. Остепенился. Женился и завел ребенка. Принялся за государственные дела. Так почему же?..
– Мир вам от Всевышнего, матушка.
Он уже садился напротив, на заранее приготовленную квадратную подушку.
– Мать халифа приветствует халифа, – тихо проговорила Зубейда, отдавая полный церемониальный поклон.
Подняв голову, она встретила недоуменный, полный растерянности взгляд:
– Да что с вами, матушка? Я опять чем-то перед вами провинился?..
– Ты совсем забыл меня, Мухаммад, – ласково попеняла она, разгибая спину и усаживаясь поудобнее.
Невольница подала ей в одну руку веер, в другую стаканчик с чаем.
Скромно одетая рабыня наполняла пахнущим мятой отваром стаканчик аль-Амина.
– Подать вина? – улыбнулась она сыну.
Но тот сидел, отвернувшись к саду. Замотанные в тяжелые ткани фигурки лютнисток чернелись под раскинувшей плети ветвей старой ивой. Тренькали настраиваемые струны.
– О чем вы хотели просить меня, матушка? – повернулся, наконец, Мухаммад.
Она честно ответила:
– Не делай этого, прошу тебя. Назначь малыша наследником аль-Мамуна, не своим. Не нарушай клятвы, не нарушай завещания отца. Всеми именами Всевышнего заклинаю тебя – не делай этого.
– А Юмагас тоже не надо отпускать повидаться с родителями, да?
Ах, вот оно что…
Да, она послала ему гневное письмо не далее чем неделю назад. Супруга халифа не покидает Младший дворец! Она выезжает только вместе с эмиром верующих!
– Мухаммад, дитя мое, а не проще ли ее родителям приехать в столицу? Путь неблизкий, на дорогах полно карматов и разбойников, они с мальчиком будут сильно рисковать…
– Если ты о брате, то им ничего не грозит. Он не опустится до того, чтобы нанести вред моим родным. К тому же все эти слухи беспочвенны: я не стану
