халиф Аммар ибн Амир. Вспомнил про призраков, неупокоенных духов и шайтанов – и его замутило.
Ну почему именно он? Изо всех людей? Почему именно он должен тащиться в Хорасан, на край света, за самую Фейсалу?! Почему именно он должен отправиться в какие-то бесплодные и безлюдные то ли скалы то ли горы, про которые плели какие-то страшные истории про джиннов, гулов и дэвов! И все для чего? Чтобы подергать за рукав аль-Кариа и выпустить это бедствие из могилы?.. Тьфу, он же вроде как не мертвый там лежит…
– О повелитель, осторожнее, тут еще один камень! – Мальчишка заботливо поддержал его под локоть, не давая оступиться.
Глаз подтекал слезой, но почти проморгался. Пылища под ногами улеглась, и теперь они обходили большой кусок мрамора. Аль-Амин едва не споткнулся.
– Осторожнее, во имя Всевышнего, да хранит Он тебя, повелитель!.. – Гулямчонок бережно обхватил запястье.
Заглянув в подведенные и густо накрашенные глаза мальчика, аль-Амин припомнил пробуждение – вернее, то, что его скрасило, – и ласково провел пальцем по пухлым и… сильным губам юного красавца. Тот кокетливо улыбнулся и прихватил ртом палец халифа. Настроение аль-Амина улучшилось.
С мгновение поборовшись с желанием, он раздумал уединяться с мальчишкой и направился дальше. Путь лежал мимо прудов, пустующих в ожидании воды, вверх по широкой лестнице из драгоценного фархадского черного мрамора – в павильон-
Вазиры зябко кутались в подбитые ватой халаты, протягивали ладони к жаровням, ежились в высоких шапках-калансувах. Аль-Амин мстительно улыбнулся: одетые в черные церемониальные одежды советники в похожих на перевернутые бутыли шапках выглядели как стая воронов на рассветной помойке: холодно, голодно, все уже подъедено бродячими собаками и нищими, и стервятнику нечем поживиться.
Халиф еще раз оглядел собрание – все соскочили с подушек и завалились кверху задом на ковры. Давайте-давайте, целуйте землю между ладонями, я иду, давайте, ниже, ниже опускайте хитрые лицемерные морды.
Аль-Амин вытащил средний и указательный пальцы из трудолюбивого рта мальчишки. Жаль, надо было бы задержаться вон у той полуобрушенной стенки, ничего, подождали бы. С ухмылкой аль-Амин отметил, как многозначительно переглянулись советники братца. Ничего-ничего, потерпите, вы это делаете в темных уголках сада, а я у вас на глазах, ну так и что?
А Кавсара он прикажет высечь. Сегодня же утром, как окончится этот мерзкий совет. Прямо по заду прикажет высечь. Изменник.
Настроение аль-Амина улучшилось окончательно, и тут он увидел своего брата.
Абдаллаха он узнал сразу, хотя тот по виду ничем не отличался от других сановников – тот же кафтан умейядского черного цвета, та же дурацкая калансува на бритой голове. Бритой, надо же. И усы с бородкой отпустил, на парсидский манер, поди ж ты. Всего-то два года как сидит наместником в Хорасане, а глядит уже парс парсом. Ха, Абдаллах, может, ты и в этот их чауган выучился играть? Помнится, когда мы были совсем юными, ты сторонился клюшки, мяча и коня…
Нежно потрепав гуляма по кудрявому затылку, аль-Амин уселся на свою широкую подушку, покрывавшую длинную платформу из позолоченного дерева. Черный раб тут же поднял халифский церемониальный зонт-
– Поднимитесь, почтеннейшие, – милостиво кивнул он всем.
Переглядываясь – пытаются угадать, в каком он настроении, небось, – сановники распрямили спины и расселись по местам.
– Подойди ко мне, брат, – небрежно кивнул аль-Амин Абдаллаху.
Тот послушно подскочил и, почтительно согнувшись, приблизился к тронному возвышению.
– Подойди ближе, брат, и сядь передо мной.
Аль-Мамун остался стоять в пяти этикетных шагах, лишь склонился еще ниже.
– Подойди, во имя Всевышнего, брат!
Проклятые церемонии, ничего по-человечески сделать нельзя, даже с братом поздороваться. Халиф спиной чувствовал буравящий взгляд Мараджил – «тетушка» сидела в невысоком шатре, разбитом у ступеней павильона. Оттуда же наблюдала за происходящим его мать.
Абдаллах продолжал стоять, как суслик у своей норы.
– Во имя Всевышнего, подойди ко мне, брат!
Аль-Мамун угодливо сгорбился и засеменил к трону. Пока задравший брови халиф наблюдал за этими парсидскими выкрутасами, тот вдруг примерился и поцеловал ладонь аль-Амина под длинным рукавом. Халиф дернулся, как ужаленный:
– Фу ты! Что ты делаешь, о Абу Аббас! Только парс, к тому же покоренный, опустится до таких манер!
Аль-Мамун вскинул на него непонимающий взгляд. И тут Мухаммад расхохотался:
– Да сядь же, брат! Я поклялся Всевышним, что ты сядешь! Ну-ка, подайте ему подушку! Нет, две подушки!
Абдаллах, наконец, опустился на услужливо пододвинутые майясир.
По залу прошлась едва слышная волна шепотков. Как же, как же, небось всю ночь глаз не смыкали, вороны, все гадали, как он, аль-Амин, встретит
