За откинутым пологом фыркнула и утробно гоготнула кобыла. Зазвякали путы – лошадь затопталась.
Афаф с отцом что-то такое делали внутри – только непонятно что.
– Я не понял, – вдруг донесся до Антары спокойный голос Рами.
– Чего ты не понял, о бедствие из бедствий? – рявкнула старуха.
– Что это такое?
Звякнуло.
– Ты и впрямь, что ль, дурачок? Это цепка лошадиная!
– Вы меня что, с кобылой в темноте перепутали? – зазвенел злостью голос сумеречника. – Я обещал – значит, не сбегу! Какого…
– Не обижайся, Рами, – вдруг сказал отец. – Это не для того, чтоб ты не сбежал. Это чтоб тебя не украли.
– Что?!..
– Эй-эй-эй! Забыл? Слово ты дал, слово дал, что меня слушаться будешь! Я сказал – ты сиди!
– А ты не забыл? Что обещал плохого не приказывать?! Это что такое, по-твоему, а?! Хорошее, да?!
– Зачем так кричишь? Ты жизни не знаешь, Рами, не обижайся! Украдут тебя, если не пристегнем, как есть украдут, даже глазом ты моргнуть не успеешь! А утром Афаф тебя отстегнет – иди куда хочешь, да?
– Угу, – сдавленно и зло отозвался Рами. – Если меня будут красть, я буду ржать и бить копытом, небось не пропустите.
– Тебе бы все шутить, дурачина, – сурово отрезала Афаф и величественно выплыла из шатра.
Затаясь в темноте, Антара едва сдерживал рвущийся наружу хохот. А потом, проводив глазами удаляющуюся тень отца, раздумал лезть под полог к Рами: этим вечером сумеречнику, похоже, будет не до рассказов. Афаф меж тем, звеня ключами, засеменила следом за шейхом – к пиршественным кострам.
Улыбнувшись в темноте, Антара направился следом за ними – побьют так побьют. Зато накормят досыта.
Кобыла сочувственно вздохнула у Тарега над головой. Он отсутствующе погладил ее по мягким бархатным ноздрям. Теплое дыхание пощекотало пальцы.
Цепь, кстати, оказалась очень короткой – всего в локоть длиной.
– Не грусти так.
Мягкий женский голос заставил его подпрыгнуть на циновке.
Ну да, конечно. Перед ним непринужденно расположилась бедуинка в черной абайе. На этот раз Узза приняла облик вполне человеческих размеров – тоже понятно, в шатре тесно, госпожа не при параде, корона бы полог задевала.
– Может, отстегнете по дружбе? Ну или в знак благодарности за услугу? А, уважаемая? – И нерегиль выразительно покосился на железный браслет на щиколотке.
– Ты осмелел, – фыркнула Узза. – Смотри как дерзишь мне, не то что в Таифе. В Таифе ты дрожал, как тушканчик.
В ответ Тарег пожал плечами:
– А что вы мне сделаете, госпожа? У меня же ничего нет. А когда ничего нет, отнимать нечего. Я – свободен.
Узза тихонько рассмеялась. Он скривился:
– Ну да, ну да. Лошадиная цепочка. Наши философы называли это словом парадокс.
– Я смеюсь, потому что ты говоришь как суфий.
Тарег скривился еще сильнее:
– При чем тут дервишеские бредни? Это здравый смысл. Чем меньше привязанностей, обязательств и имущества, тем ты свободнее.
– Как же ты собираешься одолеть нашу сестру? Выйдешь против нее вот так – без обязательств и имущества?
– А это уж ваша забота! – рассердился в ответ Тарег. – Я выполняю уговор? Выполняю. Вот и вы давайте. Думайте, что мне делать.
Узза хмыкнула:
– Ты сначала с моей псоглавой сестрицей сочтись. Манат – не такая, как я, она не любит ни людей, ни сумеречников. Вот выполнишь ее поручения, жив останешься – тогда и поговорим.
– Вот только не надо меня смертью пугать, – процедил Тарег.
– Я не пугаю, – удивилась женщина в черном. – Я лишь говорю, что твое будущее не определено.
– Еще бы ему определиться, – пробурчал нерегиль. – Здешняя жизнь – как болото. Точнее, зыбучий песок. Что ни делай – все канет и растворится, останется лишь грязища. Где уж тут взяться будущему, да еще и определенному. Разве что четыреста девяносто первый год маячит – и то хорошо…
В ответ на его мстительное шипение Узза лишь повела плечами:
– Ничто не ново под этим небом. Конец света пророчили незадолго до прихода Али. И перед тем, как из степей вышли джунгары.
Тарег разозлился окончательно:
