Она глазам своим не поверила, когда экран в спальне показал Джастина, который маячил у входа. Он ведь должен быть на ужине у Лусиана! Но нет, стоял и смотрел в глазок камеры домофона, ждал, когда она откроет. Вообще-то чип позволял ему пройти сразу к ее квартире: Мэй прописала такое право для него и еще пары человек в домашней системе безопасности. Интересно, почему он этим не воспользовался? Боится? А чего? После их последнего разговора как раз это и требовалось: просто договорить начистоту. Одним словом, зря он боялся. Мэй пустила его. Сердце бешено колотилось, она считала секунды: вот он идет по лестнице, вот сейчас позвонит… Предназначение, говорите? Высокое призвание? Мелкие человеческие заботы? Помилуйте! Все это тут же вылетело у нее из головы. Она снова чувствовала себя школьницей: подскочила к зеркалу, торопливо пригладила растрепанные волосы. Выглядит она сегодня как обычно, но разве это важно? Он пришел к ней! Сам!
Джастин позвонил, она распахнула дверь, и оба застыли. Он впился в нее напряженным, голодным взглядом, и сначала она онемела, а потом вдруг разворчалась:
– Что это ты тут делаешь? Почему не у Лусиана? Ты сказал, что не можешь…
– Я ошибался.
Тихий, хрипловатый голос. Он захлопнул за собой дверь, привлек ее к себе. И впился губами в ее губы жадно, неистово, словно боялся, что она его оттолкнет, если он не удержит ее силой. Куда девалась его прежняя нежность! Он вцепился в нее, как дикий зверь, подвластный лишь инстинктам. Она ответила ему тем же, отдалась этому животному чувству, зная: потом наступит время нежности. Потом у них будет все время этого мира. Потом…
Он подхватил ее на руки и, как пушинку, отнес в спальню, замешкавшись лишь на мгновение у выключателя: он погасил свет, прежде чем уложить ее на кровать. Они спешно раздевались в тусклом свете уличных фонарей, от которого по углам мельтешили тени. В отличие от той ночи в Панаме он не стал размениваться на предварительные ласки. Он набросился на нее подобно разгоряченному имплантом преторианцу: это было неожиданно, но приятно. В крови Мэй пульсировало столько гормонов и эндорфинов, что столь яростная атака не вызвала возражений. Хотя он вцепился в ее запястья так, что наслаждение граничило с болью. Не важно, главное, что они вместе – как и должно быть.
Столь яростное и напряженное соитие не могло продлиться долго. Когда все свершилось, он отпустил ее руки с длинным вздохом. А вот Мэй еще не насытилась им в полной мере. «Всю ночь, – напомнила она себе. – Мы будем заниматься любовью всю ночь, а потом говорить, а потом снова заниматься любовью…»
Она повернулась на бок, ей хотелось, чтобы они просто лежали обнявшись. Он тяжело дышал, кожу покрывала испарина, беспокойные тени не давали разглядеть его лица. Она отдала сенсорам голосовую команду включить свет и улыбнулась, заглянув ему в глаза.
– Я рада, что ты не пошел туда, – сказала она, положив ладони ему на щеки. – Ты не представляешь себе, сколько причин у меня для радости…
– У меня тоже, – ответил он.
И повел пальцем вниз по ее горлу. По ее телу прокатилась дрожь возбуждения. Похоже, что будет продолжение, он уже дошел до ложбинки между грудей – и вдруг замер, разглядывая амулет, который она носила на простой веревочке. Амулет чудом остался на ней, хотя остальная одежда разлетелась по спальне. Спокойное выражение лица сменилось настороженным и хмурым, он дотронулся до руны пальцем, хотел что-то сказать, но передумал и промолчал.
Мэй стало не по себе: на миг показалось, что он возьмет и спросит, откуда у нее амулет. Хотя с чего бы, он ведь сам его и подарил…
– Да, я все еще ношу его. Ты удивлен? – спросила она.
Он не ответил. Просто взял ее ладони в свои, поднес к губам и принялся целовать. Что-то тут не так… Это чувство не оставляло ее, несмотря на все попытки отогнать странное ощущение. Его губы касаются кожи, темные волосы блестят в ярком электрическом свете…
Кстати!
– А почему ты выключил свет? – вдруг спросила она.
Это такая старая шутка… Мэй не хотела открываться даже перед любовниками – боялась выглядеть уязвимой. И потому предпочитала заниматься любовью в темноте. В Панаме так и было. Но потом он предупредил: в следующий раз оставит свет в комнате, чтобы видеть, как меняется ее лицо в порыве страсти. Сначала она восприняла это как угрозу. Однако теперь это не только не пугало, но даже звучало заманчиво: она хотела отдаться ему целиком, отдать всю себя, не только тело. Она вдруг вспомнила, что он сегодня даже намекнул на это: «Ты – единственная. Меня тянет к тебе – и только к тебе. И если бы я мог остаться с тобой, заняться любовью – не выключая свет…»
– Я думал, тебе больше в темноте нравится, – сказал он.
Дыхание Мэй пресеклось, она не сразу смогла выговорить следующую фразу из-за поднимающегося изнутри холода.
– Потому что я раньше об этом просила, да? – наконец выговорила она.
– Да, – ответил он.
И расслабился, но что-то мелькнуло у нее в лице и выдало, что она поймала его на лжи. Он резко отодвинулся – за мгновение до того, как она выбросила вперед руку – схватить, поймать, удержать!
– Ты кто та… – начала она, но он вбил ей слова в губы одним болезненным, сильным ударом через все лицо.
Джастин бы так не сумел. Мужчина вскочил с кровати и вылетел из комнаты как был, голым. Удар отбросил Мэй назад, он получил краткое
