Тихо подвывающий старый Мохруша сидел на бережку, то и дело прикладываясь к горшку с фирменным лохровым пойлом и закусывая квелым потолочным огурцом.
Тяжко было у него на сердце. Кручинился дедуля, тосковал, пихал в злобе пяткой грязь податливую, раздавал щелбаны ползающим вокруг дибилидам.
– Ушли все! – на меня уставился взор покрасневших горестных глаз. – Все как есть ушли!
– А куда ушли?
Кто ушел, спрашивать необходимости не было. Так как на обширном острове и зловонной воде вокруг него не было больше ни единого лохра.
– Простила ОНА, – пояснил Мохруша и надолго припал к горшку. А когда оторвался от подозрительного напитка, с надеждой взглянул на меня: – Будешь здесь жить? М? Друг Росгард?
– Хм… – изрек я, выползая на чавкающий берег и плюхаясь в грязь. – Это вряд ли. Не по мне такое жилье. Мохруша, да ты не переживай. Скоро набегут сюда другие лохры. Ведь вы каждый день кого-нибудь выпинываете из дружных партийных рядов. У вас ведь строго. Все по процедуре – клади партийную рыбу на стол, трижды по харе тебе хрясь-хрясь-хрясь, а затем рылом к двери и пинка под зад с возгласом. «Пфырлы говосюк матюк!» Так ведь?
– Это да-а-а, – несколько оживился Мохруша. – Это мы могем!
– Вот и не переживай. Просто обожди немного, а там и новые ссыльные понаплывут сюда, еще мучиться с ними будешь.
– Да-да, – радостно закивал старый лохр. – Верно! Верно! Верно говоришь! У нас строго! Быстро выгоняют! Может, и старушку мою вновь пошлют куда подальше! А то ведь и ее простили. И она ушла!
– Мохруш, а ты почему не ушел? – не смог я не задать вопрос. – Тебя не простили?
– Как это не простили? Простили! – выпятил тощую грудь Мохруша, – Прощеный я!
Он так сказал, будто через обряд крещения прошел, «Крещеный я!», мол!
– Так чего ж не ушел? Твои-то сейчас, я слышал, празднуют. Ух как празднуют – рыбу шинкуют, в танце дрыгаются, всякие напитки особые потребляют.
– И я могу! Тут и рыба есть! И пойло наше! И станцевать могу!
– Это да… Но почему здесь?
– А здесь я кто?
– Кто?
– Вождь! Тута я правлю! Моя кочка! Мои владенья! А тама я кто?
– Кто?
– А никто! Старый лохр, всем чужой и никому не нужный… Уж лучше здесь.
– М-да…
Что-то мне не по себе стало. Я ведь косвенно замешан в этом. И сначала очень даже обрадовался, когда услышал, что все лохры-изгои получили божественное прощение.
– Но ведь старушка твоя-то с ними пошла, верно?
– А то ж! Поперед всех погребла старая коряга!
– Вот… она же не испугалась.
– Ты меня с ней не равняй, друг Росгард! Она кто? И я кто? Моя старушонка рукой махнет – и нет кочки, ногой топнет по дну – рыба оглушенная вверх брюхом всплывает. А я рукой махну – а что толку? Ежели только сопли подотру. Ногой топну… нога и увязнет в тине. Я уж лучше здесь! Подожду! Скоро кого-нибудь да турнут из племен наших! А они сюды подадутся! А тута я – сижу себе на вершине, подбоченившись, в носу величаво ковыряю. Они подплывут, а я им с презрением – чего приперлися?
– Да-да, – закивал я. – Так и будет. Угу.
Но я умолчал про важную деталь – если сюда приплывет какой-нибудь здоровый молодой лоб, а при Мохруше не будет его почти всемогущей жены, старушки, то власть на острове круто изменится.
Однако осознание истины не давало мне покоя, и, чуть подумав, я спросил:
– Мохруша, а у вас тут почта есть? Сможешь ты, к примеру, мне посланьице послать в случае чего?
– А то ж! Мы, чай, не отсталые! Сивилизация на нас стоит! На нас капает всяким разным! Смогу!
– Коли придется тебе туго, коли случится чего – сразу отпиши мне письмо. И я обязательно постараюсь прийти на помощь, – пообещал я на полном серьезе.
И мою серьезность старик лохр уловил, понял правдивость слов. И столь же серьезно кивнул:
– Быть посему, друг Росгард! Случись что – сразу письмецо строчить брошусь! Я грамоте обучен!
