Чаглави глянул на возницу, следует ли при нем обсуждать подобные тонкости – Таклан не реагировал.
– Я об этом не думал, – признался юноша. – Мне приказали, я отправился. А шерсть… то есть волосы на голове – это очень некрасиво. Как у газлона, а он – нечистое животное.
– Сам ты нечистый… – подал голос Таклан. – У газлона мясо вкусное. А вы червяков жрете. Вот уж мерзость! Они и солнца-то не выносят.
– Мы не едим шерванов!..
– Не спорьте, – строго приказал Свифт. – Мы здесь все вместе, заодно. И обычаи друг друга вы не станете бранить! Чаглави, поговорим лучше о другом. Вот смотри, река ушла в сторону.
В самом деле, заросли осоки, скрывающие воду, потерялись за холмами.
– А, я вот еще хотел спросить! – вспомнил Чаглави. – Эти стебли между холмов – они откуда? Разве здесь может что-то вырасти?
– Когда такое солнце, как сейчас, не может, – объяснил Джеремия. – А в холодный период идут дожди, вода собирается в ложбинах, там поднимаются цветы и травы. Они успевают вырасти, бросить семена, потом солнце снова их сжигает, но семена ждут дождя, чтобы взойти…
– Самые красивые цветы – это те, что появляются между холмов в холодный период, – странным голосом сказал Таклан. – Такие яркие, красные, синие! Богатые старейшины пытаются вырастить их в городском саду, но там семена не дают всходов. Только здесь, чтобы погибнуть через несколько дней.
Чаглави умолк. Он обдумывал рассказ о странных цветах, которые любят короткую жизнь на свободе и не хотят цвести в уютном саду. Недолговечная красота и свобода – они как-то связаны? В краю Ночи не бывает ничего подобного… Там нет таких резких различий между светом и тенью, все сглажено и ровно…
Когда солнце достигло зенита, Таклан свернул с дороги и въехал в лощину, с севера и юга огражденную довольно высокими холмами. Ложбина между склонами была вытоптана, здесь не осталось ни стебелька эфемерных цветов, о которых рассказывал Дневной. Вдоль и поперек сухую почву перечерчивали следы и отпечатки колес. В этом месте, укрытом и от прямого солнечного света, и от лучей, отраженных стеной великих гор, была тень, поэтому частенько останавливались путешественники.
Чаглави без аппетита пожевал лепешки и мясо, запил водой из бурдюка. Тощий Таклан съел раза в два больше, чем юноша, да еще успел выставить корм тарвулам, покуда Ночной обедал. Понятное дело, варвар – и ест суетливо, по-варварски.
Когда двинулись дальше, Чаглави задремал. Проснулся, покрытый потом, поправил сползшую шляпу и стал озираться. Местность изменилась. Холмы закончились, вокруг снова расстилалась равнина, кое-где виднелись сухие перекрученные кусты. Далеко впереди пылили пешеходы и повозки – довольно много, над дорогой маячили башни, их очертания дрожали и плыли в жарком воздухе. Путники приближались к обжитым землям.
Чаглави стал всматриваться в показавшиеся на горизонте строения, думал, это город – однако ничего не смог разглядеть, кроме высоких силуэтов. Когда повозка подъехала поближе, оказалось, что это в самом деле башни, и ничего больше. Массивные тяжелые сооружения по обе стороны дороги, соединенные между собой хлипким висячим мостиком. Узкие бойницы казались пустыми глазницами слепца, на башнях не было заметно ни малейшего движения. Чаглави решил: наблюдатели сидят на самом верху, оглядывают пустыню и дорогу. Вероятно, там прохладней и чувствуется ветерок, отголосок урагана, бушующего в Длинной долине.
Между башнями лежала узкая полоска тени – а за ними открылась совсем иная, чем прежде, местность. Сухая равнина полого спускалась к широкому озеру, за плоской неподвижной водной поверхностью начинался такой же плавный подъем, перечеркнутый изгибом речушки.
Речные берега покрывала пышная зелень – полосы потемней были густыми зарослями леса, аккуратно очерченные прямоугольники более светлого оттенка – засеянные поля. Дорога шла вокруг озера и терялась в осоке и сером кустарнике, будто выходящем из воды озера на сушу… От воды веял легкий ветерок – теплый, мягкий, влажный.
Чаглави привстал и, прижимая шляпу, которую норовил утащить ветер, стал оглядывать непривычный пейзаж.
– Соленое озеро, – пояснил Джеремия, – в этом краю много соленых озер. А река – пресная. От реки питаются посевы. Там дальше деревня будет. Верно, Таклан?
– Верно, – отозвался агент, – но мы в деревню не станем заезжать, она в стороне от дороги. Если поторопимся, нынче заночуете у меня.
– А, вот почему ты тарвулов погоняешь, – заметил колдун.
Чаглави не заметил, чтобы агент подгонял животных, он не различал, быстрей или медленней бредут тарвулы, ему казалось, что повозка катится чересчур медленно. Вот если бы на ангварге! Тогда бы совсем другое дело. Но ясно, что привыкшие к обилию влаги быстрые ангварги не смогли бы пересечь пустыню у дневного склона великих гор. Ночной снова устроился между ящиков и стал глядеть, как проплывают мимо сухие кусты. Должно быть, они тоже оживают лишь в холодный период, когда часто выпадают дожди, а солнце хотя бы иногда скрывается в тучах.
Потом дорога свернула, огибая заросли странной осоки, растущей на соленой воде. Ветерок, дующий от озера, колыхал грязно-зеленый ковер вдоль берега. Ровные, будто обстриженные до одинаковой высоты верхушки растений ходили волнами и дрожали в такт. За ними виднелась серая, расчерченная полосами волн поверхность мертвого озера. Чужая земля. Даже когда пустыня закончилась, земля Дня казалась Чаглави чужой и непривычной.
За озером дорога выпрямилась, путники миновали перекресток, уводящий к деревне, о которой говорил Свифт. Начали попадаться встречные повозки, запряженные тарвулами. Солнце склонялось к западу, тени становились длиннее – непривычно бледные тени. Темнота не могла сгуститься по-настоящему,
