тамошнем лесу и сидит один, под деревом, ночью, и смотрит в сторону Земли, и повторяются в нем мои мысли...
Но что это?!
Из темноты, со всех сторон, приближались, сверкая белыми клыками, фосфорически мерцая глазами, серые волки.
Хотел вскочить — и не мог. Оцепенел.
Волки приближались медленно, не торопились, будто понимали, что от них нельзя убежать. И Юрка понял, что уже не убежит. Сжался под деревом щуплым комочком страха и надеялся на спасительное чудо. Призывал на помощь Лесовика: «Дедушка Лесовик, спаси!... Спаси меня, пожалуйста!»— шептали губы, когда мальчишка немного пришел в себя.
И чудо произошло. Когда волки были почти рядом, старая липа, шумя листвой, подхватила его широкими нижними ветвями, как подхватывает мать yпaвшегo карапуза. Подхватила и вознесла высоко над землей, над оскаленными волчьими пастями. Волки рычали, повизгивали, кружились вокруг дерева и подпрыгивали, пытаясь дотянуться до ног...
Он проснулся, словно от толчка. Ужас медленно отпускал колотящееся сердце. Ничего себе сон! Краешком мысли отметил, что вокруг что-то неуловимо изменилось, кажется, посветлело. И звезды сдвинулись в сторону. Ночь по-прежнему звенела руладами сверчков. Урчал козодой. Ухали сычи. Попискивали мыши...
По верхушкам деревьев прогуливался ветер, его прохладные крылья иногда задевали Юрку. Над темной поляной витал травяной шелест, высились громады деревьев, а внизу, между деревьями, толпились черные, непроглядные тени.
Юрка совсем было успокоился, и его снова начали пеленать тугие сети сна. Он зябко поеживался. К исходу ночи в лесу стало прохладно. Только и оставалось тепла, что в старой липе, ствол которой обогревал спину. Глаза слипались. Уже засыпая, борясь с дремотой, уловил осторожное движение в лесу. Хрустнула ветка, прошумел раздвигаемый куст. Медведь? Человек?
Некто невидимый подошел к опушке и, оставаясь во мраке, изучал поляну. Осмотр, очевидно, удовлетворил, потому что в следующую минуту массивная глыба зверя вывалилась из-за кустов и остановилась на открытом месте. Вслед за первым вышел и второй зверь, поменьше...
Юрка, с замиранием сердца следивший за пришельцами, вдруг вскочил, будто подброшенный тугой пружиной, и мгновенно вскарабкался на дерево. Едва дыша, притаился в ветвях, уверенный, что звери не замедлят появиться внизу под ним. Проходили минуты. Никого не было. Может, вернуться на землю? На дереве безопаснее, надежнее, только бы сесть поудобнее. Устраивался на ощупь так, чтобы и спиной можно было прислониться, и руками было за что держаться. А ловко он вскарабкался! Как это могло получиться: днем он влезал с таким трудом! Только и оставалось, что удивляться или согласиться с тем, что страх удесятеряет силы.
Снова заявила о себе жажда. Иногда начинала кружиться голова, и тогда Юрка больше всего боялся свалиться. Ночь текла так медленно, что было невмоготу думать, сколько ее еще осталось. Закрыл глаза. Ах, как хочется пить!..
Близился рассвет, послышался голос кукушки. Из всех дневных птиц она просыпается первой. Казалось бы, куда спешить! Детей кормят другие, у самой только и забот, что летать по лесу да оглашать его своим «ку-ку». А вот нет же, не спится. Может, совесть гложет за подкидышей?
Мысли текли сумбурно, лихорадочно, без всякой связи между собой. Вспомнилась мама. Она осталась в Тирасполе. Как хорошо было бы оказаться сейчас дома, в теплой домашней постели! В горячечном воображении, словно в калейдоскопе, появлялись лица приятелей и однокашников.
Все они разъехались, кто куда. Одни к морю, другие в лагеря, третьи к бабушкам. Если говорить о Юрке, то в пионерлагерь его не заманишь никакими коврижками. Он испытал это «удовольствие» в прошлом году. Никогда бы не подумал, что там, где столько ребят, может быть так плохо! Первые дни еще терпелось, позднее совсем захандрил. Подъемы, построения, физзарядка, линейки, столовая, походы — и всё по команде... Целыми часами торчал у ворот, чтоб не пропустить приезда мамы или папы. Затосковал. Перестал чистить зубы, даже умывался кое-как. Посылал домой отчаянные письма. Последнее гласило: «Пишу последним стерженьком на последнем листике. Караул! Не могу больше! Заберите меня, как получите это письмо!..» Отец приехал и схватился за голову — у сына под глазом фиолетово сиял фонарь. Мальчишки в палате, готовясь ко сну, дрались шортами. В кармашке шорт лежала галька, она вылетела и угодила в Юрку. Отец не задумываясь забрал его домой. С тех пор о пионерском лагере Юрка не любил вспоминать.
Дремотная расслабленность охватила мальчишку. Комары насытились и улетели, оставили беднягу в покое, но зуд не прекращался ни на минуту. Как такое можно выдержать: жажда, голод, комары, слабость, отчаяние! Не слишком ли много на одного?
До сих пор он сидел лицом к поляне. Сильно, до покалывающей боли в мышцах, затекли ноги. С трудом пересел на другую ветку. В глубине леса стояла такая темень, что в нее неприятно было смотреть.
Но вот там, справа, далеко-далеко засветился огонь. Юрка даже вздрогнул. Огонь в лесу среди ночи? Это так неожиданно! Может, кто- нибудь из грибников развел костер? «Но почему так поздно? А может, он всю ночь горит. Почему же я раньше не видел его? Не смотрел, вот и не увидел. Что-то не похоже на костер, огонь какой-то не такой... Ровный слишком, как у фонаря. И свет какой-то мягкий». Догадался — так светится гнилушка. Конечно, это она. Красиво, ничего не скажешь. Очень красиво! «Утром, когда спущусь на землю, во что бы то ни стало разыщу ее!»
Облизнул пересохшие губы. Экзюпери писал, что без воды можно продержаться девятнадцать часов. Но то в Сахаре. Там очень сухой воздух... Здесь — не такой сухой. Здесь лес, а не песок. Можно продержаться дольше.
