– Странный ты какой-то. То последняя свинья, то о людях заботишься. Конечно, если это тебе ничего не стоит, ха-ха!.. Но с таких, как мы, и это уже что-то?
Я буркнул:
– О людях забочусь как бы о роде человеческом! А все отдельные особи пусть хоть сейчас передохнут.
– Обо всем человечестве заботиться удобнее, – согласился он. – Вроде бы ничего и не делаешь, а заботишься. Верно?
Двое всадников на хороших конях и с большими вьюками на запасных лошадях, тоже молодых и сильных – это не бедные крестьяне, так что едва мы отъехали от города не больше десяти миль, как я ощутил справа от дороги, где густые заросли кустов, странный такой холодок, словно там за ними небольшой ледник.
– Хорошее место для засады, – сказал я и неспешно вытащил пистолет. – Как думаешь?
– Хорошее, – согласился он и так же неторопливо и картинно начал извлекать из ножен меч. – Чувствуешь, да?
– Просто трушу, – ответил я. – Я демократ, а для демократа и гуманиста трусить – признак высокого социального развития.
Кусты распахнулись, на дорогу разом высыпало четверо оборванных и страшных мужиков с перекошенными злобой мордами. И хотя знаю насчет приема устрашения, им не наши жизни нужны, а кошельки, вьюки и кони, но сердце в страхе замерло, а пистолет в моей руке дернулся в отдаче как раз в момент, когда вожак раскрыл рот для грозного: «Кошелек или жизнь!»
Фицрой поднял коня на дыбки, развернул на двух ногах и бросил на троих таких же грозных и отвратительных позади вожака. Меч его страшно сверкнул в воздухе. Ближайший разбойник не успел завалиться с разрубленной головой, как сверкающее лезвие начисто снесло голову его соседу.
Я стрелял и стрелял, а когда вслед за вожаком на дорогу рухнули и трое его соратников, торопливо обернулся к Фицрою. Тот галопом гнал коня за последним, что вовремя сообразил и ринулся бежать, но ума не хватило ринуться в заросли, а в панике понесся по дороге.
Где-то на десятом шаге над головой обезумевшего от ужаса дурака раздались конский храп и торжествующий голос всадника, а затем острая сталь с хрустом рассекла череп.
Фицрой наклонился с седла и вытер клинок о спину убитого. Когда разогнулся и бросил меч в ножны, лицо его сияло отвагой и довольством.
– Поровну!
– Чего?
– Ты троих, – пояснил он, – я троих. Меч не уступает магии!
– Даже превосходит, – подтвердил я. – Ты что там смотришь?
Он, наклонившись с седла, осмотрел сперва тех, которых убил, потом сраженных мною.
– Эх, оборванцы… Если у них что-то и есть, то далеко в лесу.
– Да ладно тебе, – сказал я. – Поехали.
– Люблю трофеи, – признался он. Подумал, добавил со вздохом: – Хотя, если бы с каждого брал хоть щепочку, за мной везли бы обозы строевого леса. А зачем он мне?
– Корабли строить, – пояснил я солидно. – Ладно, поехали!
Мы пустили коней рысью, я старался дышать ровно и говорить ровно, все еще немножко потряхивает. Неужели все, тот же Фицрой, в самом деле убивают спокойно или же просто делают вид, что им нипочем, а на самом деле их тоже трясет?
Фицрой после долгой паузы поинтересовался:
– Ты видел большие корабли?..
– Конечно, – ответил я и посмотрел на него в изумлении. – А ты?
Он покачал головой.
– Видел, конечно. Но, думаю, должны быть и больше. Все-таки эти плавают по рекам и озерам, а если в море?
Я пробормотал:
– Так ты и моря не видел?.. Ничего себе… Ладно, еще увидим. И корабли тоже. Очень большие! Трехмачтовые.
Он некоторое время ехал молча, смотрел вперед, лицо заострилось, а ветер красиво треплет волосы, наконец проговорил осевшим голосом:
– Ты видел больше меня… Я это почувствовал еще в каменоломне. Что-то было в тебе такое… А сейчас еще больше.
– Какое? – переспросил я. – Честно говоря, я был жутко перепуган.
Он усмехнулся.
– Еще бы. Ты точно не родился в селе возле таких мест.
– А где?
Вместо ответа он пришпорил коня, я старался не отставать. Копыта стучат громко, ветер ревет в ушах, он крикнул громче, перекрывая звонким голосом шум:
– Страшно и представить!..
