– Эта вещь, – сказала она, словно извиняясь, – бесполезна людям, но в ней сохранилась древняя магия, что делает химер сильнее и здоровее. И потому всегда за нею охотились…
– Давно?
Она ответила просто, будто я спросил, что она ела на завтрак:
– Не очень, но лет двести уже охотятся, как я знаю точно… но слышала, что она изготовлена тысячи лет тому. И уже тогда переходила из рук в руки.
Я удивился.
– И что, захапавший ее вот так и ходил по улицам, помахивая ею над головой?
Она грустно усмехнулась.
– Каждый ее хозяин прятал, но все-таки как-то выявлялось… Не сразу, но…
– Может быть, – предположил я, – узнавали по тому, как усиливалась какая-то из химер, что раньше была тихоней?.. Насколько я догадываюсь…
Она прошептала:
– Догадываетесь верно. Моего брата убили из-за этого… Он чувствовал, что кольцо вокруг него смыкается, но решил больше не убегать, а передал мне.
Я сказал саркастически:
– А ты мне, чтобы теперь охотились за мной?
– Вы сумеете защитить, – шепнула она. – Возьмите. Иначе…
– Что?
– Я не уберегу, – ответила она просто. – И не знаю, кому передать. Возьмите. Это ваш долг.
Я стиснул челюсти. С одним долгом не успеваю расплеваться, как новый навешивают, что за сраная ипотека…
– Ладно, – сказал я зло. – Пусть будет у меня. А то у кого-то сорвет крышу, возжелает стать властелином мира.
– Властелином… мира?
– Да это у меня такие шутки, – пояснил я. – Настолько изысканные, что и сам не понимаю. И тонкие… жутко тонкие, совсем плоские.
– А-а-а, – протянула она непонимающе, – поняла… Вы же глерд, вот и шутки у вас такие…
Я отмахнулся, сунул светящийся орех в карман и пошел к выходу, муж и его родственник поспешно отпрыгнули в стороны.
На улице Фицрой, сидя в седле, доел яблоко и швырнул огрызком через плетень, стараясь попасть в козу. Увидев меня на крыльце, весело оскалил зубы.
– И как, любовь народа сумел завоевать?
– Не знаю, – ответил я, – но стараюсь. Вдруг и тут наступит демократия? Надо успеть понравиться вовремя. И подсуетиться.
Копыта наших коней ступили на земли глердства Остеранского перед самым полуднем, а к вечеру на фоне багровеющих облаков поднялись к небу остроконечные башни с крышами из красной черепицы.
– Красиво смотрится, – заметил Фицрой. – Будешь продавать, не продешеви.
– Тебя позову, – пообещал я.
Он сказал довольно:
– Правильно. Сразу мне скажи, помогу раздеть покупателя до подштаников!
– Легко пришло, – ответил я безучастно, – легко уйдет… О вечном надо думать, а ты о каких-то замках, землях, бабах…
Он живо возразил:
– Баб не трожь! Земли и замки – ладно, но бабы – это наше все. Без баб нельзя. Как вообще без них?.. Зачем я тогда такую нарядную шляпу купил?
– Согласен, – сказал я рассеянно, – бабы и шляпы, шляпы и бабы…
Дорога пошла по дуге вверх, замок неспешно и величественно развернулся к нам той стороной, где ворота. Вскоре я рассмотрел на стене две фигуры, нас узнали, замахали руками, а когда мы подъехали к воротам, их уже распахивали сразу в обе створки.
Челядь высыпала навстречу, все такие ликующие, словно я и есть гарант их свобод и благополучия, хотя, страшно подумать, вообще-то в какой-то мере оно так и есть, что я за идиот…
Я машинально поискал взглядом Николетту, но она, умница, смотрит с балкона. Глердессе негоже мешаться со слугами, да и не совсем уместно будет нам обниматься прилюдно.
Отдав коня, я снял мешки, Ювал протянул к одному руки, но я покачал головой.
– Тут хрупкое… Не бросать, не кантовать, не волочить по ступенькам. В общем, такие дорогие вещи носят только глерды и приравненные к ним… ну, кто-то. Фицрой, пойдем ужинать? Я сейчас коня бы съел. Вместе с подковами.
Он подумал, но кого-то поймал в толпе взглядом, плотоядно заулыбался.
