радостью бы высверлил сейчас в этом шаре несколько дыр, чтобы слегка проветрить мозги. С еще большим удовольствием он бы проделал эту операцию на черепе милейшего Олегсергеича. По крайней мере тогда дедлайн наступил бы для них обоих.
Утренние полчаса на велотренажере, естественно, отменялись. Принять душ он тоже не успевал, поэтому лишь пару раз сбрызнул чуть теплой водой из крана лицо. Помогло не очень. Глаза слипались (сколько он спал – два, три часа?.. чертов боулинг, чертов, мать его, Олег-ага-сергеич), в ушах гудело. Зубы почистил на скорую руку, во рту остался кислый привкус чего-то перебродившего, вполне возможно – вчерашнего пьяного полуночного ужина.
Джинсы… куртка… кеды… Ключи – карман… Бумажник – карман… Дверь. Короткий спуск, подъезд, остановка – ждать… Прислонившись затылком к объявлению на столбе (нарезанные для отрыва полоски ласкали шею нежно, как мягкие бумажные пальцы), Артем едва не уснул опять. А когда, встряхнувшись, полез за пазуху, вспомнил, что забыл сигареты дома, в ванной на раковине.
«Твою мать», – подумал он.
Низкорослая, фигурой подобная губке Бобу из интернет-мемасов старуха в грязно-синем плаще посмотрела на Артема сердито, будто мысли читала. Откуда только берутся такие плащи на любой остановке в любое время суток?.. Носительницы морали, черт бы их подрал, ни свет ни заря караулят, как в деревнях своих попривыкли. Как у них говорят, «с первыми петухами» влечет подобных бабушек на рынки, дачи, огороды. Вон и авоська из кармана торчит. Где уж тебе, кошелка, понять молодого, которому в субботу спозаранку да на постылую работу – ах как влом…
Вообще, остановка почти пустовала. Помимо Артема и бабки еще только мальчишка-подросток с рюкзаком за плечами и нитками наушников, концы которых скрывались за ободом вязаной шапочки. Этот на других внимания не обращал в принципе, ушел в себя, в музыку свою. Что он там сейчас слушает? Дай бог «Нирвану», а не очередного бездарного рэпера из подворотни.
По дальней полосе проехала малиновая «девятка». За ней полз грузный мусоровоз, мерцая желтыми огнями габариток из-под кузова. Октябрьский утренний морозец начинал проникать под куртку, щекотал за ушами. Солнышко вроде бы и встало, поднялось уже над крышами, а вроде и нет еще, не проснулось будто, потягивалось, оттого и свет блеклый, как через салфетку просеянный, расплескавшийся. По-осеннему свежий воздух пах озоном. И время в нем застыло, залипнув мухой в янтарной с багровыми отблесками капле. Клонило в сон.
– А что, мать, не подскажешь, который час? – насилу отлип Артем от столба и обратился к бабке. Та даже головы не повернула. – Але, Хьюстон, прием, у нас проблемы. Как слышно? Я говорю, время сколько, мать?
– Часы пропил, что ль? – донеслось в ответ.
Но синий плащ ожил, складки зашевелились. «Да в них же, наверное, прошла вся ее жизнь, в этих складках», – ужаснулся про себя Артем. Через секунду перед ним возникла синяя же «Моторола», допотопная дешевка с примитивным чэбэ-монитором – подарок заботливых внуков, не иначе.
– Сам глянь, мне очки одевать надо.
– Надевать, – автоматически поправил Артем, всматриваясь в миниатюрный экран. – Черт, уже восемь! Мать, а позвонить не дашь?..
– Ишь чего придумал, – старуха проворно сунула руку в карман. – Дай такому, и поминай как звали, знаем!
– Ну и ладно, – не стал он спорить. – У пацана спрошу. Слышь, малой. Малой, затычки-то из ушей вынь, к тебе взрослые обращаются!
В это время из сизого тумана на перекресток выкатила маршрутка. Обычная серая «Газель» с широкой полосой грязевых брызг над колесами и надписью на клейкой ленте поверх лобового стекла, начинавшейся с TRANS. Название фирмы? «Транзишен», «трансауто» какое-нибудь. Культурно обождав, пока сигнал светофора сменится на зеленый, машина неспешно преодолела метров двадцать темного, сырого дорожного полотна.
В тот момент, когда, шурша шинами, маршрутка замерла перед Артемом, в небе раздался слабый, но отчетливо слышный треск – отголоски минувшего ненастья. Он вспомнил, что в пьяном бреду, который едва ли можно сравнить с нормальным здоровым сном, вроде бы слыхал, как гремело. Вроде как даже и вспышки молний отсвечивали на потолке. Но все равно было что-то зловещее в том, как медленно, молчаливо, в сопровождении только этого странного электрического треска «Газель» прекратила движение у самой обочины. В голове почему-то всплыл детский стишок, страшилка про гробик на колесиках, который «едет за тобой, едет за тобой, едет за тобой – приехал!»
Номер маршрута Артем не сумел прочесть из-за грязи на лобовом стекле. Какая, впрочем, разница? Отсюда, с окраины, трасса вела прямо в центр, так что мимо офиса не проскочишь. Он шагнул вперед, синий плащ с юнцом тоже подскочили. С картонки на двери кривоватая трафаретная надпись предупреждала: «Аткрывается автоматически». Однако старуха все равно захлопала рукавами плаща о борт в поисках ручки, что-то недовольно бубня себе под нос. Артем легко представил, свидетелем какой сцены станет внутри салона: возмущение, шум, ругань, «у меня проездной, инвалид второй группы, всю войну прошагала». У пацана наушники, ему легче… Артем предпочел бы оградить себя от всего этого, устроившись на одном из двух мест впереди, рядом с водителем. Вот только, посмотрев через заляпанное коричневым, будто дерьмом измазанное, стекло, увидел, что там уже занято. Кто-то сидел, отвернувшись от окна так, что, кроме копны темных спутанных волос, ничего не видно. Чудилось: длинные волосы будто бы слипались с окошком, слово врастая в покрывавшие стекло разводы.
«Ладно, хрен с вами, белые люди, – подумал он. – Поеду, как ниггер, с остальными, послушаю с утра концерт по заявкам».
Наконец дверь открылась, издав протяжный хлюпающий звук, похожий на тот, который раздается, если во время простуды ненароком втянуть носом воздух вместе с соплями. Толстуха в плаще, громко кряхтя, протиснулась внутрь, за ней шмыгнул школьник. Последним, сплюнув подступившую ко рту желчь на асфальт, проскочил Артем. Дверь закрылась за ним плавно и – слава богу – теперь уже беззвучно, как смыкаются, реагируя на датчики, створки дверей в
