Они петляли по темным переулкам не меньше часа. Часть домов стояли заброшенные, с выбитыми окнами и провалами дверей. Эти здания пустовали уже лет десять после одного из вооруженных налетов. Сам Антэй не видел, но старшие друзья расписывали в красках настоящую бойню, устроенную бандой Аль-Кулаба с одной стороны и полицией агломерации – с другой. Боевиков перестреляли, часть стражей порядка тоже полегли, а район так и остался нежилым. Иногда по ночам в глубине темных помещений мелькали бледные огоньки. Поговаривали о кровожадных призраках, поселившихся на развалинах. Но понятно было, что это бездомные нищие, искавшие приюта.
В Александрии много таких заброшенных мест. Мусорщик говорил, что подобные язвы на теле городе показывают его неблагополучие. Антэй поймал себя на мыслях о сновидящем и с усилием прогнал воспоминание о нем.
Свалка осталась далеко позади.
Еще пара кварталов – и людей на улицах прибавилось. Распахнулись двери всех кальянных. Из уличных едален потянуло запахом кеббе и пресных лепешек, печенных на огне. Над дорогой, забитой автомобилями и мопедами, повисли облака выхлопных газов, то и дело раздавались громкие гудки, чтобы отпугнуть пешеходов, лезущих под колеса. Лотки с фруктами, подсвеченные электрическими лампочками на длинных проводах, сменялись мешками разноцветных специй и риса…
Ночь Александрии, такая же черная и непроглядная, как пролитые чернила, текла с низкого неба и заполняла собой город.
Водитель сбросил скорость, перестраиваясь, чтобы свернуть на боковую улицу, и тут Антэя накрыло. Голова не болела больше, и не мелькали пятна перед глазами. Что-то странное стало происходить с миром вокруг.
Спелые плоды, выложенные на прилавки, превратились в горы гнили, дома стали медленно разрушаться, камни падали с фасадов и разбивались на мостовой. Даже приличный отель на краю площади Ауса выглядел треснувшим от фундамента до крыши, а сквозь дыры в окнах сочилась какая-то черная, липкая дрянь.
Пальмы, растущие вдоль улицы, рассыпались в труху, луну в небе тоже перекосило. Пряный аромат дыма сменился аммиачной вонью.
Антэй понимал, что это всего лишь игра его разума, атакованного дэймосом, но выносить до предела правдоподобные галлюцинации становилось все труднее. Потянуло в сон. Захотелось откинуть голову на спинку, подремать хотя бы несколько минут или просто закрыть глаза. Именно то, чего делать было нельзя ни в коем случае. Жестом, давно вошедшим в привычку, серфер поднес руку ко рту, впился в кольцо зубами, чувствуя как проминается под резцами мягкий металл. Стало чуть легче. Боль в челюсти и вкус крови, теперь уже его собственной, прогнали сонливость. Но в реальности по-прежнему все было плохо.
По тротуарам ковыляли, ползли, брели живые трупы, тени, скелеты. В окно машины заглянула полуразложившаяся морда – и оскалила обломки зубов. Шрам на голове водителя разошелся, оттуда начали выползать извивающиеся белесые черви. Они ползли по спинке кресла, падали на колени Антэя с жирными шлепками.
Серфер прикрыл глаза, чтобы не видеть этого.
Но стало лишь хуже.
Волной накатили звуки.
Визг, хлюпанье, заунывные стоны, а фоном в этой какофонии звучал сладкий, нежный голос без слов, обещающий покой и забвение. В красной пустоте перед опущенными веками закружил черный водоворот. В него потянуло с неудержимой силой. Но Антэй тряхнул головой, впился пальцами в собственное колено, обтянутое белой тканью, сбрасывая очередное наваждение, и вновь заставил себя смотреть на искаженную реальность.
Женщина, сидящая рядом, показалась ему горой лениво колышущегося желе под черной тканью. Оно поползло во все стороны, заполняя собой салон, и грозило задушить тяжелой, воняющий жирным потом массой.
Антэй ничего не предпринимал, чувствуя, как пот заливает глаза. И поспешил отвести взгляд от глубокого рва, разодравшего полотно дороги. Туда только что скатилась машина, едущая перед ними. С очень правдоподобным грохотом, звоном и огненным взрывом.
…Следующий час Антэй изо всех сил старался не реагировать на приступы диких видений. Перегруженный мозг протестовал, предлагая то впасть в полную прострацию, то удариться в панику. И бороться с этим становилось все тяжелее.
Когда машина нашла место на переполненной стоянке возле пятиэтажного бетонного здания – то раздулось гигантским мыльным пузырем и лопнуло, засыпав всю дорогу осколками. Но едва замороченный пассажир выбрался на улицу, галлюцинации прекратились. Картинки, загруженные в его разум, закончились. Повеяло жаром нагретого за день асфальта, выхлопами автомобилей и сладким, тягучим ароматом жасмина, растущего под окнами больницы.
Лишь на миг показалось, будто он стоит на доске, которая несется по гигантской волне, скрученной из обломков, вывернутых булыжников, раздробленных автомобилей, а на него летят капли из разбитого, расплавленного стекла.
Затем сдвинувшийся мир встал на место. Наркотический бред развеялся. Вместо него накатила оглушающая реальность.
Госпиталь был, как всегда, переполнен.
Перед центральным входом толпились люди. Больные, родственники больных, друзья родственников… Провезли каталку с окровавленным телом, накрытым простыней. Потом еще одну. Человек, лежащий на ней, был в сплющенном мотоциклетном шлеме, вместо лица за разбитым стеклом – кровавое
