малицах без рукавов, украшенных кисточками и шитьем, с родовыми татуировками на шеях и приглаженными волосами, собранными сзади в черные хвостики, не без жалости наблюдали за тем, как к мосту двигалась кучка дикарей в засаленных темных одеждах, поверх которых матово поблескивали металлические пластинки. Они смотрели на мужчин в тяжелых шапках, у кого заостренных, а у кого округлых, с трудом волокущих тяжелые толстые щиты и какие-то вовсе непонятные палки, примерно у половины заменяющие копья.
Остановившись шагах в двадцати от моста, дикари засуетились…
– Зажечь фитили! – скомандовал Ганс Штраубе передовому отряду.
– Снимай кулеврины! – Матвей Серьга заметил возле протоки приземистую иву с толстой веткой, растущей на высоте пояса, и, поднатужившись, поднял с опущенных носилок одну из тяжелых пушек, наложил сверху, поддернул, цепляясь гаком, и отпустил молодых помощников: – Все, братцы, дальше я сам!
Никодим и Евлампий побежали к остальной ватаге.
Отец Амвросий вытянул руку в сторону сир-тя, громко потребовал:
– Покайтесь, заблудшие, спасите души свои от геенны огненной!!!
Старый шаман сир-тя, похоже, воспринял это как вызов и ударил в бубен, закружился и запел. Лицо и руки старика были тощи, как ветки можжевельника, покрыты черными пигментными пятнами, но в длинном свободном балахоне он казался вполне себе крупным мужчиной, а голос его звучал ясно и звонко:
– Приди, брат мой по крови! Приди, друг мой верный! Приди, отец племени нуеров, и вступись за детей своих! Покажи нам силу свою! Покажи нам благословение свое!
В центре озера зародилась волна и покатилась к острову, обогнула с юга, ворвалась в протоку и вздыбилась, обратившись в огромное чешуйчатое тело, увенчанное гигантской змеиной головой.
Нуеры, что пытались поглотить казаков на морском берегу, по сравнению с ним вспомнились сущими шмакодявками.
Митаюки попятилась, судорожно вцепилась в молоденькую березку, сразу закачавшуюся от столь сильного рывка.
Огромный тотем распахнул алую пасть, украшенную двумя изогнутыми зубами в размер человека, и зловеще зашипел.
– Пли! – махнул рукой немец, и в пасти расцвели темно-красные пятна.
Нуер захлопнул пасть, ринулся на врагов. Казаки моментально присели за щиты, выставив вперед копья. Удар огромной головы разметал людей, как легкие веточки. Змей вскинулся, выбирая жертву, – но тут грохнул выстрел кулеврины. Куда попал муж – ведьма не поняла, но попал больно. Нуер изогнулся, зашипел, повернулся к белому облаку, расплывающемуся среди ветвей ивы, метнулся…
– Нет!!! – Душа ведьмы содрогнулась от страха, и Митаюки, бросив березу, сделала шаг навстречу чудовищу, выставила вперед руки, всей своей волей пытаясь вцепиться в разум огромного тотема. Справиться с волей столь могучего зверя она не могла и не пыталась. Просто заставила чуть-чуть промахнуться, и удар пришелся не в Матвея, а рядом с ним, в пустую землю.
Тут же чародейку скрутило болью. Шаман заметил нежданного врага и теперь мстил за своего покровителя. Митаюки упала, содрогаясь в судорогах.
– Дитя мое! – Священник опустился рядом на колено и широко перекрестил ее нагрудным распятием. – Господи Иисусе Христе, сыне божий, огради чадо сие святыми твоими ангелы, молитвами всепречистыя владычицы нашея, силою честнаго и животворящаго креста, святаго архистратига и прочих небесных сил бесплотных…
Боль стала отпускать. В невидимой схватке колдовских чар полубезумный священник почти не уступал духовной силой умудренному опытом шаману.
Матвею заминки вполне хватило, чтобы накинуть на ветку вторую кулеврину, ткнуть фитилем в запальник. Жахнул выстрел. Выпущенное в упор ядро прошило чешуйчатое тело насквозь – нуер злобно клацнул пастью, покачался, как бы приходя в себя, и с хрипом кинулся вперед. Толстая ива от могучего удара в середину кроны вся содрогнулась, затрещала, но выдержала. Укрывшийся за ней казак выхватил саблю, рубанул мелькнувшее рядом жало, поднырнул под ветку, уходя от удара с обратной стороны, кольнул в тело – однако против толстой чешуи клинок оказался слаб, не пробил.
Гигантский змей кидался то с одной стороны, то с другой, но захватить своей большущей пастью крохотного человечка никак не мог и от бессильной злости опять вцепился в крону, ломая мешающие ветви.
Казаки же тем временем успели собраться, перезарядить пищали.
– В глаз ему целься! – приказал Штраубе. – Фитили горят?! Приготовились…
Нуер как раз начал мять челюстями сучья разлапистой ивы.
– Пли!
Слитный залп слился с отчаянным возмущенным шипением. Нуер, как от могучего удара, отпрянул, с размаху рухнул в воду, окатив столпившихся на самом берегу сир-тя, но тут же снова ринулся на берег, обрушился тушей на мелких людишек – но те успели отпрянуть в стороны. Змей отполз, замотал головой. Вместо левого глаза у него теперь зияла большущая выемка. Тотем повернулся, осматривая берег здоровой стороной, а потом опять стремительно кинулся на сушу, рухнул сверху, стремясь уже не поймать и проглотить, а раздавить злобных мелких врагов.
