стороне долины, а оттуда — к мостику через ручей. Обогнув коттедж с восточной стороны, я оказался у главного входа, заметив при этом, что хозяйственные постройки совершенно исчезли из виду.
Едва я свернул за угол, как дворовый пес бросился ко мне, сохраняя суровое молчание, которое должно было свидетельствовать о серьезности его намерений. Я протянул ему навстречу обе руки в знак мира — мне еще не случалось видеть собаку, которая устояла бы перед таким призывом к дружбе. Пес тут же захлопнул пасть, замолотил хвостом, присел и, к моему удивлению, тоже протянул мне переднюю лапу. Его учтивость распространилась и на мою охотничью собаку — пойнтера по кличке Понто.
Поскольку никакого звонка я не обнаружил, то попросту постучал палкой в приоткрытую дверь. И сейчас же за стеклом возникла фигура молодой женщины лет двадцати восьми — стройной, или, скорее, хрупкой, несколько выше среднего роста. Пока она приближалась ко мне с какой-то не поддающейся описанию скромной решимостью, я сказал себе: «Вот это, без сомнения, естественное изящество, полная противоположность напускной грации». Второе впечатление, которое она произвела на меня, и куда более живое, чем первое, было впечатление, что эта женщина полна горячего радушия. И еще — столь ярко выраженной возвышенности или чуждости низменным интересам, как та, что сияла в ее глазах, мне еще никогда не приходилось встречать. Не знаю почему, но именно это выражение глаз и губ — самая сильная, если не единственная черта, способная вызвать у меня интерес к женщине. Возвышенность (если мои читатели вполне понимают, что я хочу выразить этим словом) наряду с женственностью кажутся мне родственными понятиями; и в конце концов то, что мужчины по-настоящему ценят в женщинах, — это просто-напросто женственность. Глаза Энни (я услышал, как кто-то в доме окликнул ее: «Кто там, Энни, милая?») были глубокого серого цвета, а волосы — светло-каштановые; вот и все, что я успел заметить.
Она учтиво пригласила меня в дом, и, едва переступив порог, я оказался в просторной прихожей. Справа находилось окно — такое же, как на фасаде; слева — дверь, ведущая в гостиную; еще одна дверь, остававшаяся открытой, позволяла мне видеть небольшую комнату, обставленную как кабинет. Большое эркерное окно в ней выходило на север.
Войдя в гостиную, я обнаружил там мистера Лэндора — ибо, как я узнал впоследствии, так звали этого господина. Он оказался приветливым и сердечным, но мое внимание больше привлекала обстановка жилья, заинтересовавшего меня более, чем облик его хозяина. Теперь я видел, что северное крыло коттеджа служило спальней, дверь ее выходила в гостиную. Слева от этой двери находилось окно с видом на ручей. У западной стены гостиной был камин, и там же — дверь, ведущая в западную пристройку, вероятно, в кухню.
Ничто не могло сравниться со строгой простотой обстановки этой гостиной. На полу лежал толстый двойной ковер превосходного качества — белый фон с круглыми зелеными узорами. На окнах — занавеси из белоснежного жаконета[101], довольно пышные; они ниспадали строгими складками, а их нижний край был точно вровень с полом. Стены были обиты французскими обоями, очень изящными — по серебряному фону пробегала зигзагом бледно-зеленая полоса. На стенах висели замечательные цветные литографии с работ Пьера Жюльена[102]. Одна из них изображала сцены восточной неги, весьма чувственные, на другой — сцены карнавала, зажигательные и живые, третья — портрет гречанки, божественно прекрасное лицо, дразнящее какой-то вызывающей неопределенностью выражения.
Остальная обстановка состояла из круглого стола, нескольких стульев (включая удобное кресло-качалку) и софы, вернее, небольшого дивана. Он был сделан из простого и белого, как сливки, клена с зеленоватыми прожилками и плетеным сиденьем. Стулья и стол того же стиля, но их формы были, очевидно, порождением того же ума, который замыслил и воплотил весь окружающий ландшафтный сад; ничего изящнее и представить было невозможно.
На столе виднелось несколько книг, стоял большой прямоугольный хрустальный флакон с какими-то новыми духами, простая лампа из матового стекла с итальянским абажуром и большая ваза, полная великолепных цветов. В сущности, цветы с их яркой окраской и нежным ароматом были единственным, что находилось в комнате исключительно ради украшения. Каминную полку почти целиком занимал вазон с пышной геранью. На треугольных угловых полках стояли такие же вазоны с другими цветущими растениями, и еще пара букетов оживляла подоконники открытых окон…
А теперь я считаю своим долгом сообщить, что цель этого рассказа заключается исключительно в том, чтобы дать подробное описание коттеджа мистера Лэндора, каким я его застал, и чудесных окрестностей.
Перевод К. Бальмонта
Колодец и маятник
Я окончательно изнемог. Бесконечная пытка вконец измучила меня; и когда меня развязали и усадили, я почувствовал, что теряю сознание. Последним, что донеслось до моего слуха, был приговор: страшный приговор, обрекавший меня на смерть. После этого голоса? инквизиторов слились для
